Кэм видел, как в глазах Квинна мелькнула и погасла надежда. Он повернулся к стене и закрыл глаза, но сначала сказал свое последнее слово.
— Дурак…
Днем пришла Дафна.
Мередит открыла дверь, Дафна вышла из тоннеля и сразу подошла к Кэму. Квинн, сидевший за столиком с книгой в руках, отвернулся от встретившихся влюбленных. Его подбородок напрягся, а на щеке заиграл мускул.
А Мередит с неприкрытой завистью смотрела на Кэма и Дафну.
Дафна встала на колени у кровати Кэма, она казалась такой маленькой и тоненькой рядом с ним, и, когда их руки встретились, Мередит подумала, что никогда не видела такой нежной встречи. Она удивленно раздумывала над тем, как много любви может выразить один взгляд, одно прикосновение.
Сердце Мередит заныло, но еще больший укол боли она испытала, когда взглянула на Квинна, который с непроницаемым лицом следил за пауком, плетущим паутину в углу комнаты.
Мередит подошла к Квинну и положила руку на рукав белой рубашки, которую нашла для него Софи.
— Давай выйдем в тоннель, — сказала она. Он начал отказываться.
— Ну пожалуйста, Квинн. Им надо побыть вдвоем. Квинн обернулся и посмотрел на тех двоих. Они ни на что не обращали внимания, но он понял, что ему надо выйти, если не для них, так для своего успокоения. Быть рядом с парочкой влюбленных было слишком мучительно. Он кивнул, вышел вслед за Мередит и осторожно закрыл за собой дверь, оставив немного света, чтобы не стоять в полной темноте.
— Квинн… — это слово прозвучало как мольба, как признание в любви.
Это оказалось последней каплей. Со стоном Квинн склонил голову, и впился с безнадежной страстью в губы Мередит.
И ее губы ответили ему, такие же ненасытные, как его собственные. Она подалась к нему всем телом, пытаясь убедить его, что они — одно целое. Как Кэм и Дафна. Вместе они были сильны.
Сердце Мередит громко стучало, ее язык проник в рот Квинна, словно успокаивая его, пока она не услышала сладостный стон, который он с трудом сдерживал в своей груди, и не почувствовала жар его мужского естества, когда их тела крепко прижались друг к другу.
Его губы, голодные страстные губы двигались от ее губ к шее, а потом вверх по щеке. Как горячие угли, они оставляли огненные дорожки на своем пути, и Мередит стало казаться, что пламя поглотит ее всю.
Потом его руки обхватили ее и крепко прижали, словно жизнь обоих зависела от силы объятия.
— Боже мой, Мередит, — прошептал он.
И губы его, раньше грубые и жестокие, опять стали теперь мягкими, печальными, исследуя каждый изгиб ее лица и шеи. Мередит чувствовала, как он дрожит, и все ее тело затрепетало, отвечая на борьбу, происходящую в его теле.
Она взглянула в полубезумные от яростного желания глаза.
— Я не отпущу тебя, — прошептала она, — никогда не отпущу.
Его глаза закрылись, и раздался еще один стон, но это был стон не плотского желания, но резкой животной боли, он оттолкнул ее из своих объятий и, отвернувшись, вбежал потайную комнату, оставив ее стоять в коридоре, одинокую и испуганную.
Следующие два дня Дафна провела рядом с Кэмом. Для Квинна и без того маленькая комнатка превратилась в сущий ад. Любовь и нежность стали ощутимы и наполняли комнату, так что Квинн не знал, куда деваться. Тихо произносились слова любви и ласки, а он слышал каждое из них и каждое, словно гвоздь, впивалось ему в сердце.
Ему было грустно. Хотя он был рад за Кэма и испытывал большое облегчение оттого, что он поправляется, все же, когда он видел нежные поцелуи, ему хотелось крушить все вокруг. Он постоянно обнаруживал, что его кулаки крепко стиснуты, — он с трудом сдерживал это желание.
Уйдя из комнаты два дня назад, Мередит больше не появлялась, и он жалел, что не может хоть на секунду увидеть ее. Он видел, как Дафна и Кэм крепко держатся за руки, и его душа изнывала от невозможности коснуться золотистого локона, мягкой щеки, приоткрытого для поцелуя рта.
Он начинал ходить по маленькой комнате, жалея, что не может ее покинуть, но ведь он и так поставил Софи в слишком опасное положение. Согласно ее словам, за его поимку объявлено крупное вознаграждение, а ведь в Каире его хорошо знали в лицо.
Квинн думал, что в тюрьме хорошо научился скрывать свое нетерпение и беспокойство. Но сейчас он осознал, что дисциплина и выдержка, которым он научился в последние годы, проведенные в Австралии, пришли не сами по себе, а в результате крайнего напряжения всех сил. Тогда ему приходилось встречаться со смертью. Сейчас он даже пожалел, что у него нет мотыги, которую он так ненавидел. Он искал что-нибудь, помимо образа Мередит, за что можно было бы ухватиться. Прелестная Мередит…
Софи принесла ему книги, но его глаза не могли, не хотели сосредоточиться на буквах. Да и как они могли, если он каждую секунду ждал, что откроется часть стены, он поднимет глаза и увидит ее?
Как он сможет теперь жить без нее? Только встретив Мередит, он понял, как пуста была его жизнь, как мертвы были все его чувства, каким бесцветным, черно-белым было все вокруг него. Она оживила весь мир, наполнила его жизнью, дыханием, красотой, а сейчас, в этой комнате, краски этого мира опять начали вянуть.
Через день доктор сказал, что Кэм достаточно окреп и может двигаться, и они начали строить планы. По словам Софи, Каир был крепко заперт. На каждой дороге были патрули из полицейских и добровольцев. Каждая лодка, даже самая маленькая, тщательно обыскивалась.
Награда в пять тысяч долларов, объявленная Ивансом за Лизу и Квинна, и чуть меньшая сумма за Кэма были очень привлекательны, и охотники за сокровищами из нескольких штатов съехались в маленький речной городок.
Квинн, прежде чем отправиться на Запад, хотел проводить Мередит и Лизу в Канаду. Он понимал, что его присутствие будет подвергать их опасности, но скорее согласился бы отрезать себе ногу, чем ехать, не удостоверившись, что у них все в порядке. Он хотел сам отвезти женщин. Он не хотел признаваться себе, что ему требуется больше, чем уверенность в их безопасности, что ему невыносима мысль расстаться с Мередит. Вместо этого он говорил себе, что это его обязанность перед Мередит — убедиться в том, что Лиза, наконец, обрела истинную свободу. Он же дал ей слово!
Постепенно у него составился план. Он рассказал Софи о другом участнике Подпольной железной дороги в Каире — антикваре Девисе, который продавал ему картины Мередит. Квинн особо подчеркнул, что от него требовалось, и передал с ней особый чертеж для Девиса. Он предполагал, что его затея была единственным возможным способом покинуть Каир.
И он все время спрашивал про Мередит. Он, не задумываясь, задавал этот вопрос. Честно говоря, если бы он подумал, то ни за что бы не спросил.
