Снаружи легкий весенний дождик прекратился, но издали угрюмо громыхало, предвещая грозу. Свет китайских фонариков, развешанных гирляндами вдоль стен, с трудом пробивался сквозь полумрак длинного помещения с высоким потолком, придавая таинственность неясным фигурам в масках.
Перед тем как удалиться, Филип низко склонился над больной и заговорил раздельно, чеканя слова, словно искалеченные ноги сделали Сабрину также глухой и слабоумной:
— Надеюсь, здесь вам будет удобно, дорогая мисс Камерон. Не волнуйтесь, я о вас не забуду. Вы на моей ответственности, я помню. Надеюсь, после моей женитьбы на Энид вы станете относиться ко мне как к брату.
От необходимости подыскивать достойный ответ Сабрину, к счастью, спасло появление слегка запыхавшейся кузины, державшей в одной руке хрустальную чашу с пуншем, а в другой — пирожные, завернутые в салфетку. Одно из них она сразу же поднесла ко рту, но Филип перехватил ее руку на лету.
— Мне кажется, дорогая, с тебя достаточно, — заявил он со снисходительной улыбкой. — Если мне память не изменяет, ты говорила, что после рождения ребенка тебе нужно обязательно похудеть, иначе свадебное платье может оказаться слишком узким.
Сквозь прорези маски глаза Энид полыхнули огнем, она было открыла рот, чтобы дать отпор надоедливому жениху, но в этот момент широко распахнулась дверь в дальнем конце зала, впустив порыв свежего воздуха, напоенного ароматом надвигающегося ливня.
Громко ахнув, Сабрина уронила носовой платок:
— О Боже! Филип, дружок, помогите, пожалуйста. Не могу дотянуться до платка.
Филип наклонился, поднял кусочек шелка, а когда выпрямился, Энид уже и след простыл. Сабрина первой заметила темноглазого дьявольски красивого незнакомца, появившегося на пороге, и подала знак кузине бежать.
Ну вот, — растерянно промямлил Филип, протягивая платок Сабрине. — Куда она запропастилась, черт возьми?
Он начал оглядываться по сторонам в поисках невесты с таким огорченным видом, что Сабрина даже чуточку пожалела беднягу. Но это не помешало ей обратить внимание Филипа на толстую девушку в маске, отдаленно напоминавшую Энид.
— Да вон же она! Поспешите. Если упустишь, первый танец достанется другому. Идите же!
Филип огладил фрак, приосанился и припустил вслед за незнакомкой. Сабрина облегченно вздохнула, осознав, что никто пока не спешит занять место ее кавалера. Она улавливала некий испуг во взглядах, которые бросали на нее гости маскарада. Возможно, теперь они считают ее не только калекой, но и сумасшедшей, представляющей опасность для общества. Если так, это ее вполне устраивает. Можно только радоваться, если ее начнут избегать и оставят наконец в покое. Чужая жалость и деланное сочувствие изрядно надоели.
В шумной толпе преобладали молодые люди, способные веселиться открыто, от всей души. Они дружно повалили в центр зала, как только оркестр заиграл задорную кадриль, народный танец, не очень соответствующий, казалось, нарядной толпе, где преобладали роскошные наряды и дорогие украшения. Сама того не замечая, Сабрина начала притопывать ногой, отбивая ритм танца горцев, которому в свое время научил ее Фергюс.
Новый порыв свежего воздуха едва не погасил лампы, Сабрина взглянула в сторону двери, одновременно замерли ноги и остановилось сердце при виде белокурого великана, вырисовывавшегося в проеме двери на фоне темного неба.
Значит, Морган никуда не уехал и ничего не забыл. Он пришел, чтобы забрать с собой жену. Надежда, прятавшаяся в глубине сердца, расправила крылья, взмыла в воздух и… камнем упала на землю.
Из-за спины Моргана появилась красивая дама в маске и встала рядом, взяв его под руку, словно имела на это полное право.
Лицо Моргана выглядело высеченным из полированного камня, неподвижным и бесчувственным. Казалось, он был не способен ни улыбнуться, ни нахмуриться. Его мужественная красота отозвалась в сердце Сабрины горькой тоской.
Ей следовало бы его возненавидеть, а вместе с ним и высокую длинноногую красавицу, тесно прижавшуюся к плечу великана. «Но так нельзя, — убеждала себя Сабрина. — Ведь я сама желала ему найти новую спутницу жизни, женщину, которая способна войти с ним рука об руку в зал, влиться в круг танцоров и вообще дать ему все, чего я не могу дать при всем на то желании».
Единственное, на что была способна в настоящий момент Сабрина, так это смотреть на возлюбленного во все глаза, обуреваемая столь страстным желанием, что дух захватывало. Их взгляды встретились поверх голов толпы. Больной показалось, будто лицо мужа исказила легкая гримаса недовольства. Но, возможно, то была лишь игра неверного света. А потом заиграл оркестр, и спутница Моргана потянула его за руку, приглашая на менуэт.
Морган мысленно проклинал себя за непростительную глупость, зная, что Лондон следовало покинуть еще неделю назад. Он продолжал выписывать сложные па менуэта с природной грацией и каменным лицом, но в душе бушевала буря. Надо же было оказаться таким ослом и поддаться на уговоры Рэналда остаться в Лондоне еще на одну ночь! Ведь ранее на Моргана не подействовали даже мольбы Элизабет, готовой почти на коленях просить зятя задержаться еще на пару дней.
Всей кожей Морган чувствовал, как окружающие обмениваются понимающими взглядами, посматривают то на него, то на Сабрину в ожидании нового громкого скандала.
Хотелось разыскать и немедленно придушить Рэналда за это новое предательство. Кузен умолил Моргана помочь ему осуществить его дерзкий замысел, клянясь честью Макдоннеллов, что Сабрины на маскараде не будет. Припомнив это, Морган фыркнул. О чести Макдоннеллов можно говорить только в насмешку. Еще в раннем детстве Ангус дал ясно понять сыну, что эти два слова несовместимы.
Морган никак не ожидал увидеть на маскараде Сабрину, восседавшую в своей коляске в дальнем углу, как принцесса на троне. «Моя принцесса», — подумал он с чувством собственника. В простом белом платье, с короной из кос, она выглядела маленькой девочкой, той самой девчушкой, которая в далеком детстве так смешно и простодушно предложила ему свое сердце. Но она уже не девочка. Сабрина теперь зрелая женщина, и в глазах ее светится душевная боль.
При очередном па Морган был вынужден повернуться и на какое-то время потерял Сабрину из виду. «Ну почему? Спрашивается, почему я не уехал днем раньше?» — в сотый раз задавался он вопросом. Понадобилась целая неделя для того, чтобы убедить Дугала в своей неспособности и дальше помогать больной. В конце концов предводитель Камеронов был вынужден признать свое поражение и правоту зятя. Но до сих пор в ушах Моргана звучали горькие упреки Элизабет, перед глазами стояло полное отчаяния скорбное лицо.
