говоря, что на ночь не рекомендуется читать Булгакова, особенно находясь в квартире под номером пятьдесят. А если в такой квартире живет черный кот… Нет, на этом совпадения заканчиваются. И поэтому, просыпаясь среди ночи от собственного истошного крика, Павлова ощутила себя беспомощным зверьком, которого зачем-то опустили в глубокий колодец. И помощи ждать от кого. Страшно…
Лиза отвыкла от пустоты в небольшой квартире родителей, которая, впрочем, привыкла простаивать за последние семь лет. Засыпать одной в четырех стенах непривычно и странно. Во-первых, потому что на лице её лежала раскрытая книга, а во-вторых, потому что Космос не остался с ней ночевать. Победители решили праздновать обретенное величие со всем размахом, и, доверяя, Лиза не хотела ставить парню палки в колеса, что-либо ему запрещая. Утром придёт, и будет жаловаться на больную голову, и уверять, что больше ни капли в рот не возьмет. Как обычно.
О деловом разговоре Белого и старших, курировавших занятия Коса и Пчёлы не один год, Лиза знала ровно столько, сколько докладывал ей Витя. Теперь он рассчитывал, что вся полученная прибыль будет делиться между старыми друзьями детства. Фил и Космос выражали такие же настроения, и Лиза могла убедиться, что родные люди довольны воцарившимся положением вещей.
Не в обиде и Сашка, который обрел желанную самостоятельность. Отныне ребята готовы идти дальше, не слушая наседающих на уши старшаков. Обошлось без жертв — финансовые не в счёт, дебет с кредитом Пчёлкин сведёт. И этим Лиза успокаивала себя, находясь в твердой уверенности, что нужно думать о скорой свадьбе. Они долго этого ждали…
Но во сне её никогда не звали детским голоском и не называли иначе, чем «Лизой». Однако Павлова не увидела того, кто к ней обращался, и у неё будто совсем не было сил, чтобы открыть глаза. Голос твердил ей «мама», и, спешно проснувшись, Лиза заронила мысль, что её старые страхи, пережитые в больничной палате, ненастно возвращаются. Она снова школьница, оставшаяся круглой сиротой.
Если во сне она бы снова увидела маму, как в Ленинграде, стало бы спокойнее. Но это была не мама, хотя именно после лишнего разбора бумаг в тумбочке, где осталось много документов Татьяны Анатольевны, Лиза так беспокойно спала. Мама бы не вызвала у дочери такого беспокойства, а незнакомая девочка из сна точно понимала к кому обращалась…
Поделиться сомнениями оказалось некому, и, пролежав без движений до раннего утра, Лиза пыталась под свет ночника читать конспект по уголовному праву. И окончательно отбросив оковы лености и учебные лекции, к которым она неизбежно вернется перед экзаменом, Лиза спешит привести в порядок шалман, который сотворила в материнских бумагах. Фотографиям место в альбоме, а чужие дневники читать не следует. Мама была противником такого чтения. Категоричность в жизни Татьяны возводилась в абсолют. Либо белое, либо черное…
Лиза поймала себя на мысли, что не понимала, как у одних и тех же родителей, с разницей практически в двадцать лет, родились такие непохожие дочери. Валентина Анатольевна, мама Вити, была совершенно обычной женщиной без амбиций, от неё веяло уютом и домом, она никогда не ловила звезд с неба. Закончила восемь классов и сразу на завод, чтобы помочь рабочим-родителям кормить не только себя, но и младшую сестру. В училище познакомилась с мужем, в положенное время получила от государства хрущёбу на окраине Москвы и не жаловалась на жизнь.
Рыжая Татьяна — ребенок поздний и избалованный вниманием. Всегда считала, что родилась не на своем месте. Училась отлично, не заставляя родителей краснеть за себя. После смерти отца положила все силы, чтобы самостоятельно поступить в лучший в столице институт, и доказать всем, что девочка из коммуналки может больше, чем просто ошиваться по окраинам и шить себе платья из ситца. Папа не мог не влюбиться в почти черные глаза, которые располагали к себе с первой же минуты общения. Родители совсем не умели существовать друг без друга. И поэтому когда случилась беда, разделившая жизнь Лизы на две большие части, мама устала бороться, и ушла вслед за отцом. Умерла, не приходя в сознание.
А Валентине и Лизе остались лишь фотографии. И черная исписанная тетрадь Алексея Владимировича. В пожухлых с годами листах не только сведения о трудовых буднях и сослуживцах, но и переживания за жену и дочь, и те свидетельства отцовской любви, о которых маленькая Лиза могла и не догадаться. Взрослая Лиза едва сдерживает горькие слезы, когда находит в отцовском дневнике незатейливые наблюдения о жизни самой рядовой советской школьницы: «моя Лиза — совсем большая, и, думаю, быстро освоится в Ленинграде», «Лизка никому не дает спуску…», «Лиза все больше похожа на Таню, но смотрит на мир совершенно моими глазами…».
Действительно! Свои холодные, почти январские, зимние зрачки, которые Космос называл алмазами, Лиза унаследовала от отца. Неугомонный характер, не позволяющий просидеть на месте, роднил Лизу с мамой.
Мама и папа по роду профессии были вынуждены читать чужие письма и знать сверх того, чем могут располагать простые советские обыватели. И отец бы смог донести до Лизы, какие опасения высказывал в своей потаенной тетради накануне поездки в Ленинград. Возможно, спустя восемь лет после аварии Павловой стало бы легче переносить горечь утраты, и наконец-то смириться с печальным концом своих родителей. Но…
Неправда! Время не лечит. Ты просто учишься с этим жить, и прячешь свою боль, прикрывая её от посторонних глаз. Переживаешь, мучаешься, применяешь на себя каждое утро, будто это вторая кожа. Не видишь края своему горю, и хочешь только глухого покоя в стенах своей одичавшей комнаты. Пока однажды кто-то другой неизбежно становится твоим миром, и заставляет тебя забыть свои бесконечные слезы. Этим другим и стал Космос, принося с собой не только свое вечное развеселое общество, но и новый мир, окрашенный во все цвета радуги. Лиза искренне любила его и абсолютно верила, что это навсегда.
Хлопок входной дверью и громкий шепот Холмогорова, матерившегося на кота, выводит Лизу из короткого ступора. Она выходит из родительской комнаты, и загоняет Тутанхамона на кухню.
— Я думал, что ты спишь, коза-дереза, — удивленный Космос расставляет инопланетные руки в разные стороны, и Лиза успокоено прислоняется к нему, забывая, что чем-то может быть расстроена.
— Знаешь, Кос, из меня сегодня Спящая красавица не очень.
— Я сегодня точно в космос не полечу. Голова трещит, а тут ещё черная гадская мордель бегает.
— Ага, мало тебе одной сестры Пчёлкина!
— Издеваешься, — Космос покорно склоняет голову на левое плечо девушки, поглаживая её напряженную спину, и по печальному вздоху
