Мысли об Эдгаре теперь оставили Рауля. Весь мир перед ним был залит кровью: она, пульсируя, вытекала из перерезанных артерий, медленно сочилась из ран, засыхала на обрубках туловищ, рассеянных по полю.
Рауль опустил скользкие поводья на шею Бертолину и попытался вытереть руки о штаны. Он соображал, кто же из его друзей остался живым: кажется, во время жаркого боя он слышал голос Фицосборна, а впереди вроде мелькнули знакомые фигуры Гранмениля и Сен-Совера, отирающих пот с лица.
Кто-то тронул его за локоть.
— На-ка, выпей малость, — деловито предложил Юдас.
Рауль обернулся. Брат по-прежнему, как и в мирное время, флегматичный и спокойный, правда весь перемазанный кровью, протягивал ему фляжку.
— Благослови тебя Бог, Юдас! — благодарно кивнул Рауль, глотнув крепкого вина. — Я почти выдохся. Что же теперь будет? Слушай, а ты все еще не утратил охоты воевать?
— Конечно нет! — безмятежно подтвердил брат. — У меня появился зуб на одну дубину из Ко, который столкнул меня в ров во время последней схватки, так что, кажется, я стал хромым. Когда все кончится, уж я, будь уверен, с ним посчитаюсь! У него в руках еще был такой флажок с изображением жареной головы кабана. Ты, случайно, его не знаешь?
— Нет. — Рауль, превозмогая усталость, все же рассмеялся. — Не знаю, брат!
Вдоль шеренг проскакал всадник. Бароны, посовещавшись с Вильгельмом, поехали к своим отрядам. По рядам передали приказ строиться и ждать.
Правое крыло — булонцы под командованием графа Юстаса — пошло вверх по склону и повторило маневр, который ранее удался на левом фланге. После обмена бешеными ударами с английским фирдом нормандцы дрогнули, разомкнули ряды и бросились назад, изображая беспорядочное отступление. На вершине холма рассеянные между крестьянами таны напрасно пытались удержать их на месте. Простолюдины обезумели в жажде крови и не видели, что ранее случилось с их собратьями, желая лишь одного — преследовать удирающего с поля врага. Не слушая предводителей, они с яростными криками бросались в погоню. В воздухе замелькали топоры, косы, дротики, тысячи голосов кричали: «Победа! Победа! Прочь, прочь! Мы победили!»
Нормандские всадники, стоящие в центре, развернулись с боевым кличем, перекрывшим вопли крестьян, обрушились на английский фланг. Пологие склоны холма покрылись упавшими, все еще пытающимися вывернуться из-под копыт. Отряд, совершивший обманный маневр, остановился, повернулся и напал на англичан. Стоящие на вершине холма видели, как десятками, сотнями гибнут простолюдины; немногим удалось уйти с поля боя и добраться до своих товарищей на вершину, тысячи навсегда остались лежать на истерзанной копытами земле, захлебываясь собственной кровью, раздавленные пронесшейся кавалерией.
Но эта хитрость, однако, обернулась против самих нормандцев. Большая часть тех, кто изображал отступление и бежал с холма, намеренно создавая беспорядок, попали в капкан, и игра быстро превратилась в печальную действительность: на пути оказался вырытый саксами у подножия холма ров, заполненный валежником и дерном. Люди проваливались в него один за другим, пока их тела не образовали огромную бесформенную гору. Скачущие позади всадники, не в состоянии сбросить скорость, пролетали прямо по упавшим. Спинные хребты оказавшихся на земле были размозжены, головы разбиты, ноги переломаны, а угодившие на самое дно задыхались под тяжестью упавших сверху.
Саксонцы снова возрадовались. Их численность, правда, сильно уменьшилась, но вокруг знамен все еще стеной стояли бойцы. Ров был заполнен мертвецами, защитная изгородь пала, но все так же щиты храбрецов встречали воинов Вильгельма.
Нападающие провели серию атак в центре. Нормандские всадники мчались вперед и перелетали через ров, копья и мечи сшибались с секирами, ряды саксов под жестким напором на какое-то время ослабевали, но каждый раз снова собирались с силами, и всадники отступали, неся большие потери.
Под Вильгельмом убили второго коня. Граф Юстас, оказавшийся рядом, предложил своего.
— Берите моего, Нормандец! — выдохнул он, выбираясь из седла. — Если войско не будет видеть вас, считайте, битва проиграна. Лик святой, да эти саксы, видно, сделаны из железа! Неужто нам их не одолеть?
Саксонские щиты мелькали перед глазами нормандцев, варварские цвета знамен блестели на солнце, и шеренги по-прежнему стояли до последнего — красные от крови секиры не уставали подниматься и опускаться с такой нечеловеческой силой, что одним убийственным ударом разрубали и доспехи, и кости. Шлем герцога получил вмятину, а удар копья опять чуть не выбил его из седла. Третий конь был убит под ним: саксонский кинжал распорол животному брюхо, и оно упало, заржав в агонии, почти погребя под собой всадника. Но Вильгельм ухитрился выскользнуть невредимым. И тут же над ним занес копыта вставший на дыбы жеребец, однако чья-то неимоверно твердая рука развернула коня, чуть не опрокинув его на спину.
— Слава Богу, вы целы, ваша милость! — Рауль спешился как раз в тот момент, когда герцог вскочил на ноги. — Я чуть было не наехал на вас! Поднимайтесь скорее! Возьмите моего коня! — Он сунул герцогу поводья и побежал прочь, лавируя между всадниками и увертываясь от них.
Нападение рыцарей снова отбили. Тогда герцог призвал на поле боя лучников, и в саксонские шеренги полетели стрелы. Ответный ливень из метательных орудий отбросил нападавших, они отошли в тыл, тогда опять пошли в атаку всадники.
В течение часа наступление кавалерии несколько раз сменялось стрельбой лучников. Запас метательных орудий у саксов иссякал. Пока лучники спускали тетиву, шеренги англичан стояли молча и недвижимо, а у подножия конные нормандцы готовились к новой атаке.
На западе за деревья опускался пламенеюще-алый шар солнца, будто вобравший в себя весь жар битвы. Днем сражение продолжалось, накал его не стихал. Саксы стремились продержаться до ночи, в крайнем случае — до подхода сильно запаздывающего подкрепления Эдвина и Моркера. Их шеренги заметно поредели и ослабли, фланги были сметены, но все так же гордо на самой вершине холма реяли знамена, вокруг которых насмерть стояли таны.
Ральф де Тоени взглянул на заходящее светило.
— Через час стемнеет, а воинство совсем измучено. Эти саксонцы просто дьяволы, а не люди!
— Их секиры вселяют в наших воинов страх! — говоря это, Гранмениль туго обматывал шарфом свежую рану на руке. — Герцог зазря тратил стрелы — они втыкаются в щиты, не нанося ущерба врагу.
Услышав это, Вильгельм пришпорил коня и помчался к лучникам. Вперед выбежали их предводители и внимательно выслушали все, что он, привстав в стременах, говорил, поясняя жестами, как и в каком направлении с большей целесообразностью приказывать впредь пускать стрелы. Фицосборн подскакал ближе, любопытствуя, а предводители разошлись вдоль рядов, еще раз растолковывая воинам, что следует делать.
