Все обернулись и увидели тетю Агнес, которая с веселым видом глядела на Йенса.
Когда тетя Агнес пожимала руну Йенса, они представляли собой удивительно контрастную пару. Она — маленькая, едва ему по локоть, хрупкая, седая, даже как бы слегка сгорбленная, а он — высокий, загорелый, сильный, пышущий молодостью. Глядя снизу вверх на обветренное лицо Йенса, тетя Агнес произнесла своим дребезжащим голосом:
— Я не ошиблась, поразительное сходство с моим капитаном Дирсли. Я уверена, молодой человек, что это самый счастливый день в вашей жизни. Но хочу, чтобы вы знали, что и в моей жизни это самый счастливый день.
Робко, держась за спинами других, приблизились сестры Лорны, но пришедшего вместе с ними Серона так восхитил Дэнни, что он подошел прямо к нему, не отрывая глаз от малыша.
— Господи, Лорна, а я действительно его дядя?
— Да, конечно, Серон.
— — А как его зовут? — Дэнни.
— Привет, Дэнни. Пойдешь к своему дяде Серону? Я покажу тебе мою подзорную трубу.
Малыш потянулся к Серону и забрался к нему на руки, словно знал его с самого рождения. Серон гордо улыбнулся всем окружающим, а Дженни и Дафна потихоньку шагнули поближе.
Сглотнув подступивший к горлу комок, Лорна сказала:
— Пора и вам познакомиться с Йенсом. И потом еще долго рассказывали и пересказывали историю о том, как Йенс Харкен знакомился с семьей Барнеттов, а она с его семьей на лужайке яхт-клуба, после того как он выиграл главный приз — Кубок Вызова в гонке между яхт-клубами «Белый Медведь» и «Миннетонка». Как Лорна пришла туда с его ребенком, одетым в сине-белый матросский костюмчик, как Йенс и Лорна целовались средь бела дня на глазах сотен зрителей. Как Гидеон и Лавиния Барнетт издалека наблюдали за этой сценой сразу после того, как Гидеон проиграл регату, выступая на яхте, названной в честь его дочери. И о том, как Йенс когда-то работал на кухне у Барнеттов. Каким хмурым был тот день, когда началась регата, и каким солнечным, когда она закончилась, словно сами небеса благословили новую жизнь Лорны и Йенса. А еще о том, как Гидеон Барнетт, наотрез отказавшийся в прошлом году вручать кубок Харкену, наконец сдался и выполнил эту почетную обязанность.
Все яхты пришвартовались. Духовой оркестр замолк. Тень упала на кубок, стоявший на покрытом белой скатертью столе под огромным вязом.
Командор Гидеон Барнетт вложил этот кубок в руки Йенса.
— Поздравляю, Харкен, — сказал Гидеон, протягивая руку.
Йенс пожал ее.
— Спасибо, сэр.
Это было крепкое рукопожатие, которое затянулось несколько дольше обычного, вызывая сомнение в обоюдной неприязни. Лицо Барнетта было суровым, на лице же Йенса светилось радостное и самодовольное выражение. Этот человек был дедом его ребенка, и характеру, способностям и даже вспыльчивости Гидеона суждено было передаваться через кровь будущих поколений. Безусловно, существовал путь, ведущий к примирению.
— Я бы хотел, чтобы кубок оставался в клубе, сэр. Ведь он принадлежит клубу.
Барнетт на мгновение смутился, но тут же взял себя в руки и ответил:
— Клуб благодарит вас. Хороший поступок, капитан.
— Но пусть сегодня он побудет у меня, если не возражаете.
— Разумеется.
Йенс повернулся и поднял желанный кубок высоко над головой. Казалось, гром раздавшихся аплодисментов сорвет сейчас скатерть со стола. Он увидел ожидавших его Лорну и Дэнни… и Лавинию Барнетт, стоявшую поодаль с каким-то очень нерешительным видом… Йенс почувствовал, что неприязнь к нему со стороны Гидеона Барнетта дала первую трещину. Ведь впервые почти за два года они пожали друг другу руки и обменялись первыми цивилизованными выражениями. Причем сделали это на глазах у сотен людей, так что наверняка смогут когда-то сделать это и один на один. Конечно, должно пройти время, в течение которого им обоим предстоит простить нанесенные обиды и смирить гордыню.
Сойдя с помоста и направившись к дочери Гидеона, Йенс отбросил мысли о Барнеттах. Но им с Лорной еще не настало время остаться вдвоем. Всем хотелось потрогать желанный кубок, потом вся команда выпила из него шампанского, а Тим сфотографировал их с высоко поднятым призом. А затем Йенса окружили репортеры и фотографы, но, слушая вопросы и отвечая на них, он не отрывал глаз от Лорны и Дэнни, уснувшего у нее на плече. Держа спящего ребенка и прижавшись щекой к его белокурым волосам, Лорна тоже не отрывала глаз от Йенса.
Наконец Йенс положил конец всем интервью.
— Джентльмены, у меня сегодня был трудный день. — Он выставил перед собой ладони, давая понять, что вопросы закончены. — И теперь мне бы хотелось по-своему отпраздновать эту победу. Так что извините… — Йенс пожал руки всем членам экипажа и, прощаясь последним с Девином, тихо сказал ему: — Сегодня я, наверное, не буду ночевать дома.
— Послушай, Йенс, мы с Карой… мы чувствуем себя неловко, заняли твой дом, а у тебя теперь своя семья…
— Не надо сейчас ничего говорить. Мы обсудим это позже. Ведь Лорна еще не сказала, выйдет ли она за меня замуж. Но если ты отпустишь мою руку, я пойду и спрошу у нее об этом.
Девин еще раз крепко сжал мускулистую руку Йенса.
— Тогда иди.
И наконец-то Йенс пошел к Лорне.
Она ждала его, тихонько качая Дэнни, спавшего на ее плече. Под раскрытым ртом ребенка на розовом платье Лорны образовалось мокрое пятно, окрасив атлас в темно-абрикосовый цвет. Ветер, к этому времени уже успокоившийся, растрепал ее высокую прическу, солнце опалило щеки и лоб. За эти два прошедших года Лорна стала смыслом существования Йенса.
— Давай уйдем отсюда, — предложил Йенс, подходя к ней. — Можно, я понесу Дэнни?
— Да, конечно… он уже такой тяжелый. Йенс передал Лорне кубок и взял у нее спящего ребенка, который слегка приоткрыл глаза, похлопал ими и снова закрыл, уткнувшись в плечо Йенса.
— Я оставила сумку вон под тем деревом. Они забрали сумку и пошли — наконец-то все втроем — к усыпанной гравием дороге. Правая рука Йенса покоилась на плече Лорны.
— А куда мы идем? — спросила она.
— Куда-нибудь, где сможем побыть одни.
— Но куда?
Йенс остановил проезжавшую мимо пролетку и помог Лорне забраться в нее.
— В гостиницу «Лейл», — приказал он кучеру, забираясь сам, но тут же повернулся к Лорне и нерешительно спросил; — Не возражаешь?
Глаза ее ответили прежде, чем она произнесла:
— Нет.
Лорна поставила кубок между ног на пол. Йенс устроил малыша на согнутом локте левой руки, а в правую взял пальцы Лорны, внимательно разглядывая ее. Рука Лорны была такая маленькая, слегка покрытая веснушками от солнца, а его — широкая, мозолистая, обветренная. Пальцы у Лорны были тонкие и длинные, как вечерние тени, а у Йенса толстые и шершавые, мак канат. Йенс поднял ее ладонь к своим губам и поцеловал, позволив наконец-то своим чувствам выплеснуться наружу.
