Если Аделаида хотела оставаться в помещении, она не должна тараторить, как обычно. Надо быть молчаливой, наблюдательной, сообразительной. Если ей хотелось видеть, как из пышных кистей винограда струей вытекает сок, она могла помогать управлять прессом. Ей разрешалось высказывать предположения, в каких чанах процесс брожения протекает уже достаточно долго, так что вино можно переливать в бочки, а какие бочки следует откатить в сторону и дать им выстояться полгода, год или пять лет, прежде чем начать разливать вино по бутылкам.
Ей позволяли даже отхлебнуть молодого вина, продегустировать его и предположить, насколько оно будет хорошим, если его выдержать.
Но все это время неизменно главным маэстро, волшебником был Джемми. Это признавал даже папа.
— У него, Адди, нюх лучше, чем у меня. А может, я становлюсь слишком стар. Теряю обоняние. То же самое и со вкусом. Джемми говорит, что кларет нынешнего сезона станет через тридцать лет замечательным вином. Мне очень жаль, что меня уже не будет, чтобы подтвердить его правоту.
— Да что ты, папа, почему это не будет?
— Нет. Но вы-то с Джемми будете…
Щеки Аделаиды внезапно залились румянцем. Она проводила глазами коренастую фигуру Джемми, его широкие плечи, мускулистые руки и кудрявые черные волосы над загоревшим лбом. Друг ее детства. Она не помнит время, чтобы его не было поблизости. Папа заявил, что она должна отправиться в идиотскую поездку в Англию, чтобы доставить удовольствие маме, но сама Аделаида считала это чистейшей потерей времени. Целый год будет вычеркнут из ее жизни в Ярраби, и ради чего? Ради каких-то глупостей — представления ко двору, пустых разговоров с бесчисленными изнеженными бледнолицыми англичанами. Неужели мама не может взять с собой одну только Люси, которая будет в восторге от скучнейших английских гостиных?
Ей было обещано, что к следующему сбору урожая она вернется, но только подумайте: она ничего не будет знать о судьбе лоз в течение зимы и весны! И о папе, не говоря уже о слугах. Или о Джемми, который, не имея ее своей постоянной собеседницей, может начать ездить в Парраматту, чтобы завести себе другую… А ведь до сих пор он всегда мог поговорить с ней и, конечно, будет скучать. Пусть только попробует сказать, что не будет.
— Вы ведь будете по мне скучать, Джемми, а? — спросила она, перекрикивая шум, стоявший в погребе.
Он посмотрел на нее блестящими карими глазами.
— Незачем напоминать мне об этом, мисс Адди!
Он двинулся, чтобы пройти мимо девушки, и его обнаженная рука случайно коснулась ее руки. Джемми остановился и снова поглядел на нее. Внезапно Аделаида почувствовала, что его взгляд огнем жжет ее сердце. Какое-то время ни один из них не мог вымолвить ни слова. Потом Джемми засмеялся и сказал:
— Но бутылок, спрятанных у школьных ворот, больше не будет. Это я вам обещаю.
Оба начали весело хохотать, словно что-то вдруг отпустило внутри.
Аделаида намеренно снова прикоснулась к его голой руке.
— Джемми, если вы не будете еще и танцевать со мной в ночь после уборки урожая, я из Англии не вернусь, клянусь вам.
— Я буду танцевать с вами, мисс Адди, все танцы — с первого до последнего.
«Дорогая Сара! — писала Юджиния.
Мне просто не верится, что на этот раз ничего не угрожает нашей поездке. Урожай, как и ожидал Гилберт, оказался великолепным, и я очень счастлива за него, да и за себя тоже. Отъезд Кита причинил ему более глубокую обиду, чем он когда-либо в этом признается, так что хороший урожай винограда оказался чем-то вроде утешения.
Мы получили от Кита письмо, в котором он сообщает, что их поженил в Батерсте какой-то шотландский священник. Все было очень корректно, пишет он, но для меня эта история все еще звучит как рассказ о свадьбе бежавшей из дома Гретны Грин.
Гилберт говорит, что мне следует быть терпимой, но всякий раз, как я думаю об этой девице, в моей душе рождается какое-то суровое, беспощадное чувство. И признаюсь, что она никогда мне не нравилась. Она была хитрой девочкой, вечно прятавшейся где-нибудь в коридорах. Может, ей казалось, что ее куда-то не допускают, и, возможно, я сама в этом виновата. Не знаю.
Так или иначе, все это уже в прошлом, и я должна, насколько могу, примириться с печальным настоящим. Но меня страшно огорчает сокрушительное разочарование, которое пришлось пережить Гилберту.
Танцы после окончания сбора урожая были признаны самыми веселыми за всю историю Ярраби. Один молодой ирландец играл на скрипке, а танцующие отплясывали во дворе и пили в огромном количестве молодое вино. Мы с Люси наблюдали за происходящим с веранды. Уговорить Люси принять участие в общем веселье было невозможно, но вряд ли надо тебе сообщать, что Аделаида танцевала без устали. Все ее любят, потому что она ведет себя очень естественно и не важничает. И все-таки в ней осталось еще очень много мальчишеского, несмотря на образование, полученное в такой дорогой школе. Поездка в Англию приходится на очень важный период в ее жизни…»
Гораздо более важный, чем она могла сообщить о том Саре, грустно подумала Юджиния, откладывая в сторону перо. Аделаида и в самом деле в ночь после сбора винограда танцевала без устали, но почти исключительно с одним партнером. Рядом с ней все время мелькала грузная, сильная фигура Джемми Макдугала.
— Ну и что? — спросил Гилберт, бросаясь в кресло рядом с Юджинией и вытирая взмокший от жары лоб. — Она делает то, что вполне естественно от нее ожидать. То же самое следовало бы делать и ее сестрице.
Люси забилась как можно дальше в угол, стараясь сделаться совсем незаметной. Ничто в мире не могло заставить ее смешаться с этой шумной потной толпой.
Юджиния сказала:
— Но не с одним же человеком все время!
— Вы про Джемми? Он хороший парень. Адди всего лишь учит его танцевать польку. На самом-то деле это чертовски смешно. У Джемми талант к производству вина, а не к танцам.
А еще и к поцелуям.
Когда Аделаида наконец поднялась наверх, она бесцеремонно растолкала спящую Люси.
— Прости, но мне просто необходимо поговорить хоть с кем-нибудь, иначе я лопну. Люси, меня поцеловали!
Совершенно шокированная, Люси разглядывала пламенеющее лицо и сверкающие глаза Аделаиды с чувством зависти и явным неодобрением.
— Уж не Джемми ли?
— Как ты догадалась?
— Надо быть совсем глупой, чтобы не догадаться. Даже папа с мамой говорили о том, как часто ты с ним танцуешь. Ты выставила себя на посмешище, сказала мама.
— Мама до конца своих дней будет так говорить обо мне. Ей я никогда не угожу. Ну а папа?
