С этими словами он медленно направился к выходу, но, пройдя немного, на мгновение остановился и, обернувшись, посмотрел на Джоанну.
– Тебе дано многое слышать, дитя мое, – сказал брат Майкл. – Возможно, ты когда-нибудь нарисуешь для меня новую великую пьету.
Он усмехнулся, открыл дверь и сразу растворился в ночном тумане, будто его и не было.
Гай повернулся к Джоанне с полуоткрытым ртом, явно желая задать вопрос, но не зная, как его сформулировать.
– Это был не призрак, – наконец произнес он. – Но я не знаю, кто это… или что это было.
– Как ты однажды сказал, есть вещи, которые нам не дано познать, – мягко ответила она. – Главное, теперь мы точно знаем, что Лидия похоронена должным образом, она покоится вечным сном, а мы свободны.
Гай притянул ее ближе и крепко обнял.
– О, Джоанна, по-моему, Бог услышал все наши молитвы!
Он разжал объятия, взял Джоанну за руку и повел в ночь, оставив одинокую свечу догорать на крышке саркофага Лидии.
Вилла ди Камильяно,
Пезаро, Италия.
30 августа, 1822 года
Джоанна нанесла еще один мазок и замерла с кистью в руках, оглядывая раскинувшийся перед ней живописный пейзаж, обрамленный высокими зубцами кипарисов. Она глубоко полной грудью вдохнула сладкий летний воздух, наслаждаясь наполнявшими его ароматами цветов и трав с легкой примесью запаха лимонов, принесенного ветерком из расположенных южнее садов.
Как хорошо. Как невероятно мирно и спокойно!
Джоанна в очередной раз поблагодарила про себя Бога за любимую виллу ди Камильяно – Дом камелий, послуживший ей некогда убежищем, а теперь превратившийся в благословенный островок мира и семейного счастья. Десять лет прошло с того бала в честь дня рождения Лидии, который резко изменил ее судьбу и в конечном счете привел ее к Гаю.
Она никого не винила и ни в чем не раскаивалась. Пожалуй, единственным, что порою ухудшало настроение, было острое чувство жалости, которое Джоанна всегда испытывала, думая о Лидии, о ее короткой и трагической жизни. Однако, как сказал Гай, не будь Лидии, они с ним никогда бы не нашли друг друга.
Много воды утекло со дня гибели Лидии. Но Джоанна помнила этот день, будто все происходило вчера. После посещения часовни они вернулись в дом, и Гай даже не попытался придумать какой-нибудь вежливый предлог, а сразу повел ее в свою спальню, в свою постель, где на протяжении всех оставшихся до рассвета часов с успехом доказывал ей, как много она для него значит.
В свою комнату в детской она вернулась, когда было уже светло, и по одной-единственной причине: Джоанна точно знала, что должна быть там, когда проснется Мило.
Радость встречи была неописуемой. Сравнить с ней можно, пожалуй, только ощущения, которые все они испытали в день их с Гаем венчания. Проходило оно, как и было задумано, в малом Сент-Джеймсском соборе Святого Джеймса, и Мило под присмотром идущего рядом Тумсби ехал на своем Пампкине рядом со свадебной каретой. Сбывалось и пророчество брата Майкла: после свадьбы они жили в полной гармонии и счастье.
Предавшись воспоминаниям, Джоанна вновь задалась вопросом, прочтет ли когда-нибудь Мило письма Лидии, которые она хранила в своей шкатулке вместе с присланным ей кузиной медальоном? Она именно для того и берегла все это, чтобы отдать ему, когда он будет постарше, и, возможно, захочет побольше узнать о своей матери и о том хаосе, который окружал его в раннем детстве. Однако уверенности в том, что это когда-нибудь заинтересует Майлза, не было. Судя по тому, что она наблюдала сейчас, мама осталась для Мило пройденным этапом жизни, вспоминать о котором у него не было никакого желания.
Джоанна вздохнула и поспешила вернуться в настоящее, поскольку солнце слегка подернулось облаками и освещение стало более мягким, добавив пейзажу красоты. Отойдя немного назад, она взглянула на холст и осталась довольна увиденным. Это была пьета с изображением матери, с обожанием и умилением глядевшей на младенца в своих руках. И эта пьета, как с гордостью подумала Джоанна, вряд ли бы огорчила брата Майкла.
От созерцания своей новой картины ее отвлек счастливый смех, раздавшийся на веранде. Джоанна повернула голову и увидела Гая с абсолютно мокрой крошечной Флорентиной на руках. За ним следовал Мило, тащивший за руку двухлетнего Майкла, причем и тот и другой вымокли где-то не менее, чем Флорентина. Шествие замыкал Боско, который произвел целый дождь брызг, завиляв вымокшим хвостом.
– Что вы такое натворили? – удивленно спросила Джоанна, расплываясь в широкой улыбке.
– Видишь ли, дорогая, мы спустились к реке, – начал объяснять Гай, поправляя волосы и брызгая вокруг не многим меньше, чем Боско.
– А Боско прыгнул в воду, и мне пришлось прыгнуть за ним, – продолжил за отца Мило. – Увидев это, то же самое сделал Майкл, потому что он всегда все за мной повторяет. Папе пришлось его вытаскивать.
– На берегу осталась одна Флорентина. Ей это, конечно, не понравилось, и она подняла ужасный крик. Вот мы и решили искупаться все вместе, – завершил рассказ Гай и, слегка наклонившись, поцеловал Джоанну в голову. – Не беспокойся, в самом деле все было не так драматично, как звучит. Мы плескались в самом мелком месте.
– Я не беспокоюсь, – сказала Джоанна, поворачиваясь к нему лицом. – Я вообще теперь никогда не беспокоюсь. Достаточно и Банч, которая волнуется всегда и за всех.
– О боже! – встрепенулся Гай. – Пойду-ка я лучше умою и вытру детей, пока она не вернулась с рынка, иначе мне не поздоровится. Иной раз мне кажется, что в Англии, на моей территории, все-таки было лучше. Там она проявляла по отношению ко мне хотя бы формальные признаки уважения.
– Не волнуйся, я как раз готова тебе помочь, – сказала Джоанна. – Мои занятия живописью на сегодня закончены.
Гай посмотрел на картину.
– Она становится все прекрасней, – сказал он. – А ведь когда я тебя впервые увидел, мне и в голову не могло прийти, что ты увлекаешься живописью. Ты сама для меня выглядела тогда так, будто явилась из другого мира. Что ты теперь обо всем этом думаешь, моя сладкая?
– Ничего, – ответила Джоанна. Не оглядываясь, она нашла его руку и сжала сильно-сильно, словно передавая этим маленьким жестом свою большую любовь. – Вообще ничего.
Lambkin (англ.) – ягненок. – Здесь и далее примеч. перев.
Пьета – от Pieta (итал.) – картина или скульптура, изображающая снятие с креста и оплакивание Христа.
Bunch (англ.) – собирать в сборки, морщиться.
