— И теперь вы до конца жизни будете выплачивать свой долг? — Эжени смотрела на своего стражника с отчаянием, и он мог поклясться, что впервые видит на её лице такой страх. Потерять его она боялась больше, чем призраков, вампиров, допплеров и другой нечисти. — А кто же выплатит долг вам?
— Как-нибудь сочтёмся, — Леон дёрнул плечом. — Кроме того, вы можете поехать со мной, — он ухватился за эту мысль, как за спасительную соломинку. — Поможете с расследованием, заодно и Париж увидите. Вы, помнится, хотели побывать на представлении Мольера?
— Шутите? — она даже не улыбнулась. — Я не могу оставить свои земли. Стоило мне немного расслабиться, и вот пожалуйста: воскресший мертвец, попытка изнасилования и четыре трупа! Я не могу всё бросить и уехать с вами! Да и мне, по правда говоря, не очень-то хочется помогать господам мушкетёрам, — она бросила на них взгляд исподлобья.
— Вы его любите! — внезапно ахнула Жаклин и прижала руку ко рту. — Боже мой, вы его и правда любите! Вот почему вы так не хотите отпускать Леона — вовсе не потому, что боитесь остаться без охраны!
— Да, я его люблю! — Эжени вскинула голову и пронзила дочь д’Артаньяна сверкающим взором. — Что же вы не смеётесь? Посмейтесь, это ведь так смешно — чужие чувства и влюблённости! Смейтесь, господа, смейтесь от души, хотя может статься, что это будет последним, что вы сделаете в своей жизни! — её глаза снова сверкнули, и Леону показалось, что сам воздух вокруг начал закипать от её гнева.
— Прекратите! — сердито воскликнула Жаклин. — Я вовсе не собираюсь смеяться над вами! Я просто не могла представить, что… — она умолкла, хмуро косясь на Леона.
— Что кто-то способен влюбиться в меня? — подсказал он. — Я тоже не мог такого представить. Но оказалось, что у нас с вами слишком бедная фантазия!
— Неужели вы не останетесь даже ради любви ко мне? — тихо спросила Эжени, глядя на него сквозь пелену слёз.
— Вы же сами просили быть осторожнее с названиями, — вздохнул Леон, чувствуя, что сердце его рвётся от боли, почти как тогда, на берегу, когда он был вынужден выбирать между отцом с Анжеликой и Кольбером. Тогда он подчинился зову сердца, а не долга, почему же теперь ему приходится делать иной выбор? — Что, если это не любовь? Если это всего лишь простое влечение, желание тепла? И потом, подумайте сами: если бы вам пришлось выбирать между возлюбленным и сестрой, кого бы вы выбрали?
— Я не знаю, — надрывно ответила Эжени: казалось, она едва сдерживается, чтобы не сорваться на крик. — У меня никогда не было братьев и сестёр. Да и у вас тоже… А что касается Анжелики… Какая она вам сестра?
— Какая есть, — хрипло ответил Леон. Слёзы душили его, мешая нормально говорить, а перед глазами всё расплывалось. Анжелика пару раз шмыгнула носом, и Жаклин, приблизившись, ободряюще похлопала её по плечу.
— Вы и правда можете поехать с нами, и тогда никому не придётся делать выбор, — предложил Рауль, но Эжени покачала головой.
— Нет, не могу. Мне нужно уладить здесь дела — особенно после того, что случилось с Пьером Жаккаром и его сыном. Да и капитан Леон уже сделал свой выбор, — она резко встряхнула головой, отбрасывая прочь сомнения и откинув со лба выбившуюся из причёски прядь волос. — Когда вы отправляетесь?
— Мы собирались выехать завтра утром, — Анри оглянулся на своих друзей. — Но мы можем подождать, пока вы с Леоном попрощаетесь, пока он соберёт свои вещи…
— Что мне собирать — шпагу, плащ и пистолет? — хмыкнул он. — А насчёт попрощаться…
Он шагнул к Эжени, намереваясь взять её за руку, но девушка отступила, резко отдёрнув кисть.
— Не прикасайтесь ко мне!
Эти слова прозвучали подобно удару хлыста. Леон опешил, потом сделал ещё шаг, но Эжени снова отступила, её пальцы сжались в кулаки.
— Не трогайте меня! Иначе я за себя не отвечаю! Вы что, хотите как Антуан де Лавуаль?
— Значит, вот кто я теперь для вас? — горько спросил сын Портоса. — Антуан де Лавуаль?
— Если не хуже, — лицо Эжени побелело, губы сжались в одну узкую линию. — Он стремился разрушить только моё тело, вы сделали это с моей душой.
— Я этого не хотел! — вспыхнул Леон. — Неужели только из-за того, что я выбрал свою сестру, а не вас, вы возненавидите меня?
— Я бы хотела, но не смогу, — её голос прозвучал совсем глухо. — Поэтому я прошу вас собрать вещи и завтра же утром покинуть мой дом. Отправляйтесь на поиски приключений, если вам так хочется, а меня оставьте в покое.
Эжени развернулась и пошла к лестнице, бормоча на ходу:
— Отец, мать, мой ручной ворон, теперь вы — все покидают меня! Только и остаётся, что гадать, кто уйдёт следующим — Сюзанна или Бомани?
Уже на ступеньках она повернулась и окинула детей мушкетёров взглядом, полным боли и глухой беспросветной тоски.
— Что ж, господа мушкетёры, можете торжествовать: вы победили. Вы забрали у меня самое дорогое, человека, которого я любила больше всего на свете.
Произнеся эти слова, Эжени де Сен-Мартен скрылась в темноте коридора, и над залом повисла гнетущая тишина, нарушаемая только свистом ветра на улице да стуком ветвей, равномерно колотящихся в окна замка.
***
Весь остаток ночи и последовавшее за ним утро стали для Леона настоящей пыткой. Он почти не спал, обдумывая слова, которые можно сказать Эжени, чтобы усмирить её ярость, и как только рассвело, сразу же направился к её спальне, но та была заперта. Леон стучал в дверь, звал девушку, произносил заготовленные фразы, убеждал её сменить гнев на милость, но из-за двери не доносилось никаких звуков. Сюзанна и Бомани наверняка были свидетелями этой сцены — служанка всё утро странно косилась на бывшего капитана и старалась проскользнуть мимо него как можно незаметнее, конюх же прожигал Леона глазами, почти как в первые дни после его появления в замке. Эжени не вышла к завтраку, не встретила прибывших детей мушкетёров и не проводила Леона. Он, бледный после бессонной ночи, долго гарцевал на своей вороной кобыле возле замка, пытаясь разглядеть в окне силуэт хозяйки, но шторы были плотно задёрнуты, и ни одна из них ни разу не пошевелилась. В конце концов Леон развернул лошадь и пустился вскачь за остальными детьми мушкетёров, так и не попрощавшись с Эжени.
— Клянусь вам, обычно она ведёт себя совершенно иначе, — начал он после немалого отрезка пути, проделанного в полном молчании, испытывая непонятную потребность оправдать действия девушки. — Ваше появление нарушило привычный для неё ход вещей.
— Привычный ход вещей — это охота за призраками и вампирами? — с иронией осведомился Анри д’Эрбле.
— Да, в перерывах между обычными хлопотами по хозяйству и управлением замком, — серьёзно ответил Леон. — Я готов поклясться чем угодно: Эжени всегда готова помочь слабому и попавшему в беду, она не боится ни нечистой силы, ни насильников и убийц. Должно быть, моё решение уехать подкосило её сильнее, чем я ожидал. Нам с ней и раньше случалось расставаться, но это никогда не было столь трагичным.
— А кто этот Антуан де Лавуаль, которого она упомянула? — поинтересовалась Жаклин, и Леон сразу помрачнел.
— Это её тайна, и я не имею права раскрывать её. Скажу так: это один очень дурной человек, которого уже нет в живых.
— А другие истории? Про вампиров, про оборотня, про допплера? Про то, как ты получил свой шрам? Ты ведь нам расскажешь? — полюбопытствовала Анжелика.
— Расскажу, — кивнул Леон. После такого тяжёлого расставания с Эжени всякая мысль о ней причиняла ему боль, но что ещё он мог сделать? Ему необходимо было поделиться с детьми мушкетёров всем, произошедшим с ним за последний год, чтобы они как можно больше узнали о нечисти и способах борьбы с ней.
Таким образом, большая часть пути до Парижа прошла за разговорами, причём говорил в основном Леон. Он и впрямь много поведал своим спутникам о повадках нечистой силы, хотя они не всегда воспринимали его слова всерьёз — Анри то и дело недоверчиво хмурился и переглядывался с Раулем, имевшим крайне задумчивый вид, Жаклин закатывала глаза, Анжелика звонко прыскала, но бывшему капитану было всё равно. Разумеется, он умалчивал о некоторых событиях и, конечно же, не рассказал детям мушкетёров, что Эжени владеет магией — раскрывать такую тайну, как и тайну гибели Антуана де Лавуаля, было слишком опасно. Дети мушкетёров не станут болтать о таком направо и налево, но как они будут относиться к Эжени, с которой у них и так очень напряжённые отношения, неизвестно.
