Лахлан устремил взгляд на пленницу.
– А как насчет страсти в качестве повода для брака?
Ему показалось, что щеки Флоры слегка порозовели, но если она и была смущена, то в ее ответе не было и намека на замешательство:
– Я не считаю, что об этом можно говорить всерьез.
– Что ты хочешь этим сказать?
Флора снова пожала плечами:
– Не думаю, что страсть ограничивается брачным ложем.
Неожиданно Лахлан нахмурился.
Отсутствие страсти на брачном ложе было одной из многих причин, по которым он не спешил вступать в брак.
– И все же брак – единственно достойный способ для женщины твоего происхождения обеспечить себе безопасное существование.
Флора вспыхнула.
– Не надо читать мне лекции о достоинстве и порядочности: мужчина, способный похитить женщину, едва ли имеет право на это.
– А ты порядочна, Флора?
Ее глаза сверкнули гневом.
– Как вы смеете задавать мне такие вопросы!
Господи, эта женщина обладала необъяснимой способностью вызывать его гнев. Лахлану захотелось схватить ее и вытрясти из нее правду, но вместо этого он, чтобы дать себе остыть, сделал еще один глоток эля.
Флора поднялась.
– Если вы все сказали…
– А как насчет защиты, безопасности? – Он сжал ее запястье, вынуждая снова сесть. – Незамужняя женщина, особенно владеющая богатством и землями, уязвима, если у нее нет мужчины, способного ее защитить.
– Я не нуждаюсь в защите… – Флора умолкла, осознав, что само ее местонахождение в этом замке свидетельствует об обратном. – Моя мать защищала меня.
– Ее больше нет на свете.
Лахлан сказал это спокойно, но Флоре показалось, будто он ее ударил. Она повернулась к нему с выражением такого отчаяния в глазах, что горец замолк на полуслове.
– Я прекрасно осведомлена об этом. – Флора сказала это так тихо, что у него возникло сильное желание утешить ее, но Лахлан сдержался. Если он будет жалеть ее, это только ухудшит дело и нарушит его планы.
– Итак, ты не можешь не признать, что в браке есть некоторые преимущества.
– Что вы имеете в виду?
– Твое обручение?
Щеки Флоры предательски вспыхнули.
– Чушь!
Но было ясно, что она об этом не думала.
– Так что же тебя побудило к этому браку – необходимость защиты или любовь?
Флора отвела глаза.
– Таков мой выбор – разве этого не достаточно?
Теперь Лахлан начал понимать, что было причиной ее побега.
– Рори не стал бы понуждать тебя вступить в брак.
На ее губах появилась недоверчивая улыбка.
– Неужели вы так хорошо его знаете?
– Да. Он говорил о тебе.
Глаза Флоры прищурились.
– Говорил? – Она попыталась скрыть свое возбуждение и перевела взгляд с собеседника на свою тарелку, но Лахлан успел заметить ее волнение. Неужели Флора думает, что семья забыла о ней?
– Конечно, ты же его сестра, и Рори беспокоится о твоей судьбе.
Глаза Флоры заблестели, и это его тронуло: он ощутил стеснение в груди. Но побуждение сделать ей приятное представляло опасность, и ему следовало сдерживаться.
– Даже если и так, – сказала Флора, – мой кузен не столь щепетилен.
Лахлан кивнул – он слишком хорошо понимал, почему Флора опасалась вмешательства графа Аргайла. Ее опасения были оправданны. Рори хотел сам устроить брак Флоры, но он, как и Лахлан, входил в союз с Аргайлом, и одно это давало Аргайлу огромное преимущество в принятии решения.
– У твоего кузена есть привычка вмешиваться в дела, не имеющие к нему отношения.
Флора невольно потупилась.
– Я часто видела несчастья, сопряженные с подобным вмешательством. Когда я соберусь выйти замуж, то решение буду принимать сама и никто другой, потому что в этом вопросе я не доверяю ни братьям, ни кузенам.
Флора говорила с такой страстью, что Лахлан понял: ее побег не был результатом каприза избалованной и упрямой девчонки, как ему казалось сначала; для этого имелась более серьезная причина, и этой причиной был страх. Она опасалась не столько самого брака, сколько того, что ее принудят к нежеланному союзу.
Лахлан подумал, что ему стоит проверить свою догадку.
– Не женское дело принимать подобные решения. Нравится тебе это или нет, выбор мужа будешь делать не ты.
Флора посмотрела на него так, будто он дал ей пощечину. Ирония, разумеется, заключалась в том, что она обладала большей властью, чем думала.
– Значит, жребий женщины – быть проданной тому, кто предложит более высокую цену?
Это звучало слишком жестко, но, по сути, правильно.
– Именно так.
– В таком случае это жребий, которого я не приемлю.
В этот миг глаза Флоры заблестели словно сталь. Назвать ее своевольной и упрямой было бы преуменьшением. Лахлан понимал, что с ней следует обращаться бережно, но время поджимало, а оно определяло все в данный момент.
Горцу было кое-что известно о Дженет Кемпбелл: в свое время Дженет, как и ее дочь, была одной из самых богатых наследниц и желанных невест, потом побывала замужем за четырьмя могущественными горскими вождями, и, по слухам, все ее браки оказались несчастными.
– Твоя мать вбила это тебе в голову.
– Вам ничего не известно о моей матери. – Рука Флоры поднялась к горлу и начала теребить колье с большой подвеской, которую она носила шее.
И тут Лахлан замер. Он чуть не вырвал вещицу из ее руки.
– Откуда это у тебя?
Это было не подвеской, как ему показалось вначале, а брошью, висевшей на цепочке, с большим камнем в центре.
Флора побледнела.
– Это старинное украшение, оно принадлежало моей матери.
Лахлан осторожно дотронулся до амулета. Это невозможно! Его охватило возбуждение, и он стал пристально разглядывать потускневшую резьбу на серебряном поле, изображавшую топоры и чертополох – эмблему Маклейнов. Резьба со всех сторон окружала топаз, желтовато-коричневый камень горцев.
Перевернув брошь, Лахлан увидел выгравированную надпись: «Моему возлюбленному мужу в день свадьбы».
Ирония ситуации чуть не вызвала у него смех; он не мог поверить своей удаче. Брак с Флорой Маклауд желанен во всех отношениях, это подлинное благословение Божье! Их брак должен стать великим символом и положить конец действию проклятия, в которое Лахлан не верил, но и забыть о котором не мог, тем более что его люди винили проклятие во всех несчастьях, преследовавших их клан в последние восемьдесят лет.
Не выпуская амулета из рук, он заглянул Флоре в глаза:
– Так вот кто ты – дева Кемпбеллов!
Флора готова была проклинать себя за глупость: разумеется, ей следовало получше спрятать амулет, но как она могла догадаться, что горец так легко его узнает? Хотя…
Лахлан был Маклейном и, конечно, знал легенду. Вождь, приковавший к скале несчастную Элизабет Кемпбелл, являлся его предком, отцом отца его деда, если память ее не подвела.
