Однако нужно хранить в тайне свое происхождение. Никто не должен знать, что Мясник из Инвернесса наполовину шотландец.
– Нужно что-то делать, – сказала Лейтис, – а иначе они его убьют.
Все оставшиеся члены клана собрались в доме Хемиша. Он был на удивление опрятным и чистым для одинокого вдовца. Нигде, начиная от деревянных скамеек и кончая полками, висевшими на стене, не было ни пятнышка, ни соринки, ни пылинки. Тарелки и миски были составлены стопкой на полке над столом, а постель аккуратно заправлена.
В вазе на подоконнике стояло несколько цветков – обычное зрелище для весны или лета. Лейтис всегда считала, что букет на подоконнике Хемиша был знаком уважения к покойной жене и памяти о ней, потому что и сама она так же чтила память своих дорогих усопших.
Люди, стоявшие вокруг, осмелились не выдать Хемиша англичанам, но они не собирались его прощать. Ведь сегодня сожгли не только домик Лейтис. Бездомными стали и Малькольм, и Мэри с сынишкой.
– Хемиш сам сделал выбор. Он сам пошел и сдался англичанам, – упрямо заявил Малькольм. – А теперь ты хочешь, чтобы мы его спасали!
– Значит, ты предпочитаешь, чтобы его повесили, Малькольм? – спросила она спокойно.
Она изучила лица этих людей, она знала их всю жизнь. В прошлом году они лишились всего.
– Ни один человек больше не должен умереть, – сказала она тихо. – Даже если он поступил глупо.
– Седжуик не станет нас слушать, – возразила Дора. – Или ты забыла, как он поступил с тобой?
Она уставилась на синяк на щеке Лейтис. Дора была для Лейтис как вторая мать. Но это не значило, что их отношения всегда были мирными и легкими.
– Может быть, полковник нас выслушает, – предположила Лейтис.
При этом замечании Малькольм возмутился.
– Да с какой стати? Он просто еще один англичанин, – запальчиво выкрикнул он.
– Он спас нашу деревню, – ответила Лейтис.
На это Малькольму было нечего возразить, и он промолчал.
– Он выслушает нас, если мы придем к нему все вместе. – Лейтис тщетно, но отчаянно пыталась убедить их.
– Это приведет только к тому, что большинство из нас погибнет, – возразил Алисдэйр.
– Прекрасно! – Лейтис вытерла внезапно вспотевшие ладони о юбку. – Тогда я пойду одна.
Она надеялась пробудить в них мужество, но вместо возражений услышала изумленное молчание. А минутой позже все громко запротестовали.
– Ты не можешь вести себя так глупо, Лейтис, – укорила ее Дора.
– Женщина одна против всех этих англичан? Да ты просто рехнулась, Лейтис! – вмешался старый Питер.
Лейтис посмотрела на старика. Питер любил высказываться по любому поводу, и для него не имело значения, был ли смысл в его речах. Члены клана привыкли не обращать на него внимания.
– Хемиш не поблагодарит тебя, если ты ради него принесешь себя в жертву, – сказал Алисдэйр.
– Я сознаю, что это опасно, – ответила Лейтис спокойно. – Но выбора нет.
Дора шагнула к ней, внимательно вглядываясь в ее лицо.
– И ты полагаешь, англичане просто отпустят его, если ты попросишь?
– А ты думаешь, Дора, что я не попыталась его освободить только потому, что меня ждут неприятности? – возразила Лейтис, отвечая Доре столь же пристальным взглядом.
Дора отвела глаза и теперь смотрела куда-то в сторону.
– Никто из вас не пойдет со мной? Неужели все стали такими трусами? – спросила Лейтис, и на мгновение все умолкли.
– Не стыди нас, Лейтис Макрей, и не распускай язык. Она повернулась и взглянула на Питера.
– Я задала честный вопрос, Питер. Неужели мы утратили свою отвагу?
– Не каждый башмак годен на любую ногу, – возразил он.
Лейтис хмуро посмотрела на него. Его высказывания становились с каждым разом все более нудными и бессмысленными.
Мэри выступила вперед. Ее муж был убит при Фалкерке.
Ребенок у нее на руках был самым младшим в клане, он родился уже после гибели своего отца. Она подошла к Лейтис и встала рядом.
– Я пойду с тобой, – сказала она спокойно и твердо.
– И я. – Малькольм подошел к Лейтис и встал рядом с ней с другой стороны, не переставая теребить свою бороду.
Его белоснежная остроконечная борода доходила до пояса в знак того, что он самый старый член клана.
– В таком случае вы все дураки, – сказал Питер. – Точно такие же, как Хемиш.
И он вышел, не прибавив больше ни слова. Минутой позже за ним потянулись остальные, хотя многие, уходя, оглядывались и их лица выражали раскаяние.
Лейтис оглядела оставшихся. В ненастные дни, такие, как сегодняшний, распухшие суставы нещадно донимали Аду, но Лейтис улыбнулась, чтобы подбодрить ее и Малькольма, левая рука которого была парализована.
Мэри подошла к Доре и передала ей свое спящее дитя.
– Присмотришь за моим сыночком, пока я не вернусь? – Она наклонила и нежно поцеловала ребенка в щечку.
– А если ты не вернешься? – резко спросила Дора. Мэри гордо вскинула голову.
– Тогда ты ему скажешь, что я была такой же отважной, как его отец.
– Я о нем позабочусь, – ворчливо согласилась Дора. – Как о своем собственном. – Она перевела взгляд со спящего младенца на Лейтис. – Твоя семья не одобрила бы этого, Лейтис, – сказала она щурясь. Это было ее последнее предупреждение с целью уязвить девушку побольнее.
Лейтис глубоко вздохнула, призывая на помощь всю свою отвагу и жалея, что она не так тверда, как хотелось бы.
– Хемиш и есть моя семья, Дора, – ответила она тихо и с вымученной улыбкой вышла.
Патриция Энн Лэндерс, графиня Шербурн, сидела подле своего мужа, и его рука покоилась в ее нежных и теплых ладонях.
Спальня была затенена плотными шторами, чтобы спастись от жарких лучей послеполуденного солнца. День был погожим, ясным, и на небе не было и намека на облачко – оно сияло яркой синевой. Слабый ветерок, напоенный пьянящим ароматом цветов, покачивал покрытые густой и пышной листвой ветви деревьев и кустарников.
Она приказала отдернуть шторы и открыть окна, чтобы Джералд в последний раз мог насладиться видом Брэндидж-Холла в летнее время. Но этот день должен быть мрачным и дождливым, пронизанным холодными ветрами, потому что ее муж лежал на смертном одре.
Поместье Шербурн было прелестным уголком благодаря любви Джералда к древностям. И эта комната всю его жизнь оставалась неизменной, ревниво охраняемой реликвией, данью тем дням, которые он прожил здесь со своей первой женой, Мойрой.
Стены были обиты бургундским шелком, лепные карнизы цвета слоновой кости оттеняли потолок. Пол был цвета жареных каштанов и так хорошо отполирован, что в нем отражались изящно выгнутые ножки французской мебели. Хрупкий столик, богато инкрустированный, находился в одном углу комнаты, а платяной шкаф, увенчанный резной доской с изображением цветов, стоял напротив. Постель Джералда с балдахином, укрепленным на мощных столбах, с высоким изголовьем была главным предметом обстановка.
