– Скажи, Дуняша, что, Андрей Аркадьевич часто таким бывает? – спросила Вера, завершив рассказ.
– Хмельным-то? Да что вы, барышня! Сама вижу да от их камердинера знаю: не любят они пьяных и сами редко потребляют, чтоб напиться. Должно, что-то случилось.
Пока Дуняша причесывала ее прекрасные темные волосы и заплетала их на ночь в косу, барышня в задумчивости смотрела на себя в зеркало.
– Скажи, Дуняша, – наконец спросила она, – вот если бы тебе довелось выбирать, ты кого бы предпочла, Евгения Дмитриевича или Андрея Аркадьевича?
На конопатом и курносом личике горничной обозначилось мечтательное выражение. Она вздохнула:
– Да что Евгений Дмитрич, он и не смотрит ни на кого, только на их светлость. Оно конечно, и красив-то и статен, только вот хворает. Жалко его, сердешного…
Вера нетерпеливо перебила ее с надеждой в голосе:
– Так ты бы Евгения Дмитриевича выбрала, верно?
Дуняша помялась:
– Ну так ведь и Андрей Аркадьич-то красавец писаный, да веселый, озорной. Уж как взглянет, до души достанет, все струночки зазвенят. Ой, не могу! – вдруг прыснула она и зажала себе рот.
– Ну так как же, Дуняша? – добивалась Вера.
Горничная, вытаращив глаза, прошептала:
– А ведь выходит, что я бы их обоих, сердешных, выбрала!
Вера рассердилась:
– Как это? Что ты говоришь?
– Ей-богу! – хохотала Дуняша. – Что тот, что другой – ну до чего хороши! Так бы и съела!
– Фу, Дуня! Какая же ты глупая! – хотела было окончательно рассердиться Вера, но вдруг тоже расхохоталась.
Когда вовсе уже обессилела от смеха, она махнула рукой:
– Все, иди, иди, я спать буду.
«И то ведь, – думала девушка, зарываясь в подушку. – Даже Дуня теряется в выборе… Евгений! Конечно, Евгений! Ну и пусть он любит княгиню, это пройдет, я ведь моложе, я дождусь… Впрочем, что мне мешает любить его и так? К тому же он болен, его жалко…»
Вера стала представлять юного поэта на болезненном одре. Вот она ухаживает за Евгением. Не спит ночами, ставит ему компрессы, промокает заботливо лоб. А он такой бессильный, немощный. Но ведь придется ей самой переодевать больного, мыть его и… все остальное. Воображение фантазерки никак не продвигалось далее печального бледного лица на подушке. И тут она представила Вольского, возможно, раненного на дуэли или больного лихорадкой. Вот он лежит беспомощный, целиком в ее, Вериной, власти. Ее бросило в жар, стоило только вообразить упрямый профиль, густые белокурые локоны, разбросанные по подушке, обнаженное тело под простыней… Юная мечтательница со сладким замиранием сердца, волнуясь и пылая, создавала в воображении самые рискованные картины, где Вольский принадлежал только ей, ей одной. Сколько это длилось, она не знала, только постепенно грезы сливались со сном, и вот уже во сне девушка видит, как исцеляется ее подопечный, как пробуждаются в нем силы и желания, она чувствует, как его руки обнимают и ласкают ее. Даже запах его улавливает Вера во сне: запах модных духов, вина и табака. Вот Андрей шепчет какие-то нежные слова, приникает к ее губам и целует по-настоящему, совсем не так, как они в шутку целовались с Сашкой, а чувственно, страстно…
С сильно бьющимся сердцем Вера вскрикивает и просыпается. Но сон, казалось, длится и не хочет уступать место яви. Девушка в испуге приподнимается на подушках и в мутном свете ночника видит рядом с собой Вольского!
– Боже милостивый! Что вы здесь делаете? Как вы попали сюда, Андрей Аркадьевич?
Со сна Вера еще плохо понимала, что случилось, сердце бешено колотилось от испуга, и ужас происходящего постепенно доходил до ее сознания.
– Меня провела эта… – Вольский пощелкал пальцами, вспоминая. – Малашка, кажется.
– Зачем?!
– Мне нужно было тебя увидеть, дитя мое, иначе бы я застрелился.
Тут Вера заметила, что на Вольском не было ни сюртука, ни галстука, ни жилета, только тонкая белая сорочка с распахнутым воротом и светлые панталоны.
– Что вы говорите, Андрей Аркадьевич? Почему вы хотите застрелиться?
– Пустое! – отмахнулся Вольский, он все еще был сильно пьян. – Ты спала как ангел, ротик приоткрыт, улыбаешься…
Он вдруг резко притянул к себе перепуганную воспитанницу и крепко поцеловал в губы. Что-то ей подсказывало, что поцелуй этот был вовсе не первым. Вера забилась в объятиях мужчины, как голубь в силках.
– Уходите, уходите, Андрей Аркадьевич, нельзя вам здесь!
– Ну вот и ты гонишь… – Непрошеный гость выпустил девушку из рук и сокрушенно тряхнул головой. – Вы, женщины, только с виду нежные да ласковые, а на самом деле жестокие и злые.
Сделав сие глубокое умозаключение, Вольский скорбно обхватил голову руками и замер. Потом тихо пробормотал:
– Все суета и тлен… Тоска…
– Уходите, уходите же, Андрей Аркадьевич! Почему вы здесь, почему не едете домой, ведь ночь давно? – волновалась Вера.
Вольский саркастически усмехнулся:
– Высочайшей милостью мне позволено было прилечь на диванчике, покуда не протрезвею. Знаешь ли, ангел мой, кто эта женщина? Это демон в женском обличье, исчадье ада.
Вера невольно перекрестилась.
– Зачем вы так, Андрей Аркадьевич? – прошептала она, не переставая дрожать. – Ольга Юрьевна добра, умна и очень красива. Напрасно вы…
Вольский тяжело посмотрел на нее и снова усмехнулся:
– Когда я был мальчишкой, княгиня соблазнила меня. Несколько лет своей юности я положил к ее ногам, был болен ею, как тяжелым недугом. Я безумно ревновал, терзался подозрениями, след ил за каждым ее шагом. Ждал, как подачки, ее ласки, ждал, когда позовет… Это был сущий ад.
Он тяжело вздохнул и помолчал. Вера с трепетом слушала, когда он заговорил дальше:
– Теперь Евгений поражен тем же недугом. Я пытался спасти его, предупреждал, но – бесполезно. – Он вяло махнул рукой и снова замолчал, опустив голову.
Вера тихо спросила:
– Зачем же вы бываете здесь? Почему не оставите княгиню навсегда?
Вольский посмотрел на нее как на несмышленыша:
– Ты полагаешь, она меня так просто отпустит? Как бы не так: ее светлости нужны подданные, чтобы было кем повелевать. – Он вновь помолчал, потом встрепенулся: – А впрочем, конечно, я давно мог уйти. Я свободен, но жизнь без нее кажется вовсе пресной и скучной, как вода. А Евгений… Он ведь, как и ты, ангельского чина, этот мир страстей не для него. Однако изволь ему это втолковать!
– Что, если увезти Евгения отсюда? – участливо предположила Вера.
Вольский кивнул:
– Он получает место в Петербурге, в Министерстве иностранных дел, там хлопочут. Даст Бог, скоро уедет…
– А ведь сегодня вы поступили с ним жестоко, – тихо заметила Вера.
Вольский и теперь устало кивнул:
