Падая, она сбила несколько черепиц, грохот которых привлек внимание игравших детей. Они помчались к ней с воплями ужаса. Кэтрин молчала, закрыв глаза, и с лихорадочным биением сердца вновь и вновь вспоминала свое падение из окна второго этажа дома Каддихорнов, которое произошло меньше года назад.
Внезапно ее грубо схватили за запястья, подняли вверх и рывком поставили на ноги. Она никогда не забудет ярость, исказившую красивое лицо Маркуса, и его презрительный голос:
– О чем, черт побери, ты думала? Крыша не место для девчонки, к тому же хромой! Ты не кошка!
Она ощущала себя заклейменной до конца дней. Когда к ним подошел директор Данн, ее стыд только усилился. Маркус, вероятно, уже сожалел о том, что тоже не пострадал, поскольку его наказали куда сильнее, нежели Кэтрин (хотя ее унижение было ни с чем не сравнимо). Данн счел своего сына зачинщиком, который пренебрег необходимой осторожностью, и Маркус дорого поплатился за тот несчастный случай.
– Давай, Кэт, – позвал Прескотт, возвращая ее в настоящее, – если ты не боишься…
Прескотт, безусловно, знал ее слабые места. Даже испугавшись, она никогда бы этого не признала.
– Я думала, что ты меня бросил, – объяснила Кэтрин, приподняв больную ногу и просовывая ее в оконный проем. Она передвигалась, очень осторожно переставляя ноги и цепляясь руками, словно мартышка. Возможно, все это выглядело не особенно элегантно, но зато она не упала.
Между тем Прескотт внимательно следил за Кэт уголком глаза, дабы удостовериться, что все в порядке. Полуденное солнце ярко освещало его густую рыжеватую шевелюру.
– Посмотри, – сказал он, указывая на фолиант. – Страницы пергаментные. Возможно, это религиозное сочинение, но я никогда не видел таких книг в церкви. – Он захлопнул том. – Я надеюсь, что здесь собраны какие-нибудь компрометирующие истории.
– Если так, я сожгу ее.
– И упустишь такую возможность?
– Я не стану наживаться на чужих несчастьях.
Прес протянул ей книгу. Она весила столько же, сколько Библия директора Данна. Ее массивная красная матерчатая обложка едва уместилась на коленях Кэтрин. Книга пахла старой кожей, вероятно, из-за того, что долгое время хранилась в кожаной сумке.
– Данн всегда говорил, что у книг есть души, – пробормотала Кэтрин.
– Ну что же, будем надеяться, что душа этой книги продана дьяволу, – сострил Прес, но, увидев выражение ее лица, поспешил добавить: – У меня есть моральные принципы!
– Ну да, и весьма гибкие. – Кэтрин устремила на него изучающий взгляд, пытаясь понять, почему он так одержим идеей о шантаже. – Тебе приятно чувствовать себя выше тех, кто попал в беду?
Избегая ее взгляда, молодой человек пожат плечами.
– Ладно, Прес, не обижайся. У каждого из нас есть недостатки. Это делает нас человечнее.
– Лично я предпочитаю быть богом, – бросил он. – Например, Адонисом.
Кэтрин поджала губы:
– По мне, ты больше похож на Пана.
– Ну открывай же эту чертову книгу.
Кэтрин взялась за фолиант, и давно не открывавшаяся обложка хрустнула. На первой странице виднелась размашистая черная надпись, и Кэтрин прочла:
Наши сомнения гибельны для нас, ибо, опасаясь действовать, мы не достигаем многих блестящих целей.
– Сократ?
– Шекспир, «Мера за меру», – рассеянно ответила она, перелистывая страницу.
– Пьеса? Какая тоска! Зачем так старательно прятать эту книгу?
– Я думаю, это вовсе не пьеса, – пробормотала Кэтрин, рассматривая страницу. – Взгляни, тут нарисованы какие-то узелки. Как все запутано!
Прескотт зевнул, прикрывая рот ладонью, и поднялся.
– Это даже хуже, чем пьеса: написано-то от руки. – Он ловко балансировал на крыше. – Это что же нужно о себе возомнить, чтобы написать подобный вздор на пергаменте.
Подняв голову, Кэтрин позавидовала его непринужденной грации. Она старалась пореже смотреть вниз, иначе просто упала бы. Глядя на Прескотта, Кэтрин сощурилась, и он ловко заслонил ее от солнечных лучей.
– Я удаляюсь, – провозгласил Прескотт, стряхивая пыль со своего сияюще-желтого сюртука. – И как видишь, я говорил о тебе правду. – Он широко взмахнул руками. – Даже в окружении прекрасной природы ты продолжаешь читать утомительную книгу. Так ты никого не сумеешь соблазнить, Кэт. Мужчины предпочитают глуповатых женщин.
– А я предпочитаю умных и скромных мужчин. И поэтому мне, вероятно, придется остаться в одиночестве.
Он фыркнул:
– Ты слишком плохо думаешь о парнях вроде меня, Кэт.
– Поскольку я росла с парнями вроде тебя, это не должно казаться удивительным.
– Но настанет день, Кэт, – он потряс головой и шумно вздохнул, – когда ты встретишь какого-нибудь беднягу, который заставит тебя понять, насколько ты не права. – Потерев подбородок, он добавил: – И возможно, этим беднягой окажусь я.
– Я согласна, что он будет беднягой, Прес, – отрезала Кэтрин. – А остальное – вздор. – Она провела рукой по странице, с удовольствием ощущая под пальцами пергамент. – Я никогда не выйду замуж.
Прес замолчал, и Кэтрин подняла голову. На его лице застыло странное выражение. – Что?
Прес долго рассматривал девушку, и у нее появилось ощущение, что он вот-вот сообщит ей о чем-то важном. Потом он отвернулся и поглядел на лужайку.
– Я скучаю по военным играм.
– По сражениям?
– По победе.
– Я никогда не любила военные игры, – скривилась Кэтрин, вспомнив о временах, когда она хотела играть, но в отряд ее брали в последнюю очередь. – Из-за этих игр я испытывала… напряжение. Мне все время казалось: должно произойти что-то скверное.
– Вроде чего?
– Я не смогу быть на высоте. Именно из-за меня отряд обычно терпел поражение.
– И поэтому играла с такой неохотой?
– Да.
– Невозможно развлечься, если ты не отдаешься игре без остатка, Кэт, – мягко заметил Прескотт.
– Знаю. Но мне никогда не хотелось нести ответственность за поражение.
Они надолго замолчали. Кэтрин вспомнила давний упрек Прескотта. Он всегда осуждал ее стремление брать на себя чрезмерную ответственность, считая это глупостью.
Прескотт первый нарушил молчание.
– Я должен бежать, а то опоздаю. – Вернувшись к своему беспечному тону, он добавил: – Но обещай мне, Кэт, что ты хотя бы попытаешься развлечься в такой замечательный день.
– Наши представления о развлечениях совершенно не совпадают, Прес, – ответила она, перевернула страницу и начала читать.
Леди Джемисон глупа. Эта дама тает перед всяким, кто готов слушать о том, каким невероятным количеством драгоценностей она обладает, и поэтому вынуждена держать для них отдельный шкаф. Она просто-таки напрашивается на неприятности. И потом, носить на шее, показывая кому попало медный ключик от этого шкафа! Зачем нужен ключ, если никакой замок не остановит того, кто действительно хочет попасть внутрь?
