– Ну, Николас… – Джулиан указал капитану на мягкое кожаное кресло перед столом. – Я начинаю верить в серьезность твоих слов, что женитьба тебя ничуть не интересует.
Николас, удобно устроившись в кресле, положил свои длинные ноги на диван.
– Я и в самом деле говорил серьезно. Но мне не хотелось бы становиться источником проблем между вами и дочерью.
Джулиан рассмеялся.
– Выпьешь немного виски с содовой?
Николас кивнул.
– Это мне сейчас совсем не помешает.
Джулиан налил в высокие хрустальные бокалы немного виски, добавил содовой и подал один из бокалов Николасу.
–Я никогда ее такой не видел, – признался Джулиан. – По крайней мере, не с мужчиной. С ними Глори просто смеется, скромно опускает глазки, и ты никак не можешь догадаться, о чем она в этот момент думает, хотя можно сказать с полной уверенностью: уж точно не о том молодом человеке, с которым разговаривает. Со мной она, конечно, еще может повоевать, но с другими… – Он покачал головой. – Во всяком случае, ты слегка оживил ее.
– О, жизни в ней предостаточно, – ответил Николас. – Помоги Боже тому человеку, который женится на ней. Если она своими сладкими речами не заставит делать все, что захочет, значит, втопчет его в грязь, но своего добьется.
– Жаль, что ты нашел мою дочь такой малопривлекательной. – Джулиан смотрел на капитана поверх своего бокала.
Николас приподнял бровь.
– Ваша дочь красива, и вы это знаете. Она умна и обаятельна. А еще избалована, своенравна, капризна, упряма и эгоистична.
– Только не эгоистична, мой мальчик, только не это. Глори готова отдать последнее, если кому-то это понадобится.
? Я не спорю, у нее есть сотни хороших качеств, – сказал Николас, хотя ему и трудно было говорить такие вещи. – Она загадочная особа, это уж точно. И если бы речь шла не о вашей дочери, я нашел бы способ укротить ее. Но женитьба? Об этом не может быть и речи. Мой отец испытал на себе весь этот ад, и большинство женатых мужчин, которых я знаю, придерживаются того же мнения. Хочу оставаться холостым. И если вы так умны, как говорят, то будете держать свою дочь от меня подальше.
И опять Джулиан засмеялся вибрирующим, здоровым смехом.
– Ты убедился, как нелегко удержать Глори от того, что ей хочется… Но у тебя прекрасно получается другое – заставлять ненавидеть себя. Что ж, продолжай в том же духе.
Девушка пролежала в теплой, пенистой ванне около часа. Вода немного успокоила ее нервы и сняла напряжение. Как мог ее отец принять сторону этого ужасного человека? Эрик Диксон никогда бы так не поступил. Он отдал бы ей свою лошадь, а сам пошел бы к дому пешком.
Однако, как ни хотела Глори, пришлось признать одно – отец и капитан были правы: не следовало гнать лошадь на живые изгороди в такую грязь. Конечно, нужно было подумать о том, что мерин может покалечиться. Она любила его и всех других лошадей в конюшне отца. Теперь же все было позади, но легче умереть, чем признаться капитану Блэкуэллу в своих промахах.
К вечеру Глори совсем успокоилась и более тщательно, чем обычно, занялась своим туалетом, решив привести капитана в замешательство. Эйприл, служанка девушки, завила ее волосы кольцами и помогла надеть муаровое бледно-голубое платье с глубоким вырезом, которое выгодно подчеркивало яркую голубизну глаз Глори. Ни мать, ни отец не видели еще на ней этого платья. Оно хранилось для особого случая. Ее месть и стала таким событием. Больше всего на свете девушке хотелось увидеть Николаса Блэкуэлла смущенным и ерзающим на стуле.
Когда Глори вошла в столовую, мать, отец и красавец-капитан уже сидели за длинным столом из красного дерева. Мягкий, приглушенный свет витых свечей в хрустальных канделябрах заполнял комнату; тонкий, с позолотой, фарфоровый сервиз на столе поблескивал, отражая многочисленные язычки пламени. Заметив Глорию, мужчины встали.
– Добрый вечер, мама, отец, капитан Блэкуэлл. – Последнее имя девушка произнесла с несколько подчеркнутой любезностью, которая вырвалась помимо воли и только раскрыла неискренность ее слов. Начало было неплохим.
– Добрый вечер, моя дорогая, – ответил отец.
Николас пододвинул девушке стул.
– Вы чудесно выглядите. – Его взгляд скользнул по фигуре Глори и остановился на груди, едва прикрытой лифом.
Отец девушки слегка покраснел, но потом его губы тронула едва заметная улыбка, и он поднял свой бокал, словно ничего дурного не произошло. Миссис Саммерфилд нахмурилась.
– Благодарю вас, капитан, – сказала Глори. – Хотя я и удивлена тем, что вы это заметили.
На этот раз улыбнулась мать девушки, а отец нахмурился.
– Капитан Блэкуэлл, – обратилась к Николасу Луиза, краем глаза наблюдая, как две высокие негритянки подавали обед: жареного цыпленка, форель, кукурузу, черные бобы и свежеиспеченный хлеб. – Почему бы вам не рассказать, что сейчас происходит на Севере? Вы так много путешествуете, должно быть, слышали что-нибудь новенькое о янки. – Темные волосы Луизы Саммерфилд, аккуратно причесанные и уложенные кольцами по обеим сторонам шеи, придавали ей какую-то независимость, и со стороны казалось, что смотрит она на Николаса свысока, хотя и была на целый фут ниже.
– Мне кажется, обсуждать политику за обеденным столом вряд ли уместно, – заметил Джулиан, передавая Николасу блюдо с дымящимся цыпленком, хотя стол был накрыт по-королевски, блюда подавались по-домашнему, и капитану было от этого необычайно приятно.
– Янки, – сказал Николас, сделав акцент на этом слове, – слишком обеспокоены последствиями наводнения, чтобы испытывать сейчас какое-либо беспокойство по поводу южан.
– Да, – согласился с ним Джулиан, – мы читали об этом. Ужасный случай. Насколько я понял, пострадала добрая половина страны.
– Многие пострадали от наводнения. – Николас, приступая к обеду, решил начать с кукурузы. – Но рынок хлопка и риса должен укрепиться.
– Это давно должно было произойти, – проворчал Джулиан. Свободное от долгов поместье Саммерфилд гораздо меньше других плантаций пострадало от кризиса 1837 года, но экономика Чарлстона все еще находилось в упадке, как и в большинстве городов Юга.
Все обедали с удовольствием, кроме Глори.
Откровенный взгляд капитана время от времени останавливался на глубоком вырезе ее платья, но он даже не пытался заговорить с ней и вообще вел себя так, будто девушки не было в столовой. К концу обеда щеки юной леди пылали, хотя она и старалась казаться спокойной, внутри все кипело. Вскоре мать Глори встала из-за стола.
– С вашего позволения, я удаляюсь, – извинилась она, – я должна еще немного пошить.
– Конечно, дорогая. – Когда Луиза направилась к двери, муж и капитан поднялись со своих мест.
