— В самом деле? И что ж Бог тебе сказал?
— По-моему, — тихо отвечала она, — Он сказал:
«Не стоит благодарности!»
— За что? — поддразнил Ройс. Устремив на него многозначительный взгляд, Дженни торжественно заявила:
— За тебя.
Улыбка исчезла с лица Ройса, и он со стоном крепко прижал ее к груди.
— Дженни, — хрипло проговорил он, зарываясь лицом в пышные волосы, — Дженни, я люблю тебя.
Она прильнула к нему, слилась с сильным телом, подставила губы страстному, жадному поцелую, потом обхватила его лицо руками. Чуть откинувшись в крепких объятиях, глядя в самую глубину глаз синими очами, жена его Дрожащим голосом возразила:
— Я думаю, мой господин, что люблю тебя больше.
Ройс лежал в темноте рядом с Дженни, свернувшейся в клубочек под боком, положив голову ему на плечо. Рука его медленно поглаживала ее стан, он смотрел на огонь, вспоминая, как она выглядела, спеша к нему через ристалище с развевающимися на ветру волосами.
Как странно, думал Ройс, более сотни раз он возвращался победителем с настоящих сражений, но пережил величайший момент триумфа на игрушечном поле битвы, стоя там в одиночестве, выбитый из седла, побежденный.
Нынче утром жизнь его выглядела столь же мрачной, как смерть. Теперь он обрел радость. Некто или нечто — судьба, удача или бог Дженни — взглянуло на него сегодня утром и увидело, как он страдает. И вернуло ему Дженни.
Закрывая глаза, Ройс коснулся поцелуем ее гладкого лба. «Спасибо», — подумал он.
И всем сердцем мог бы поклясться, что услышал голос, который сказал: «Не стоит благодарности».
1 ЯНВАРЯ 1499 ГОДА
— До чего непривычно видеть сей зал столь пустым, пошутил Стефан, оглядывая человек двадцать пять, включая пятнадцать мужчин, составляющих личную охрану Ройса, только что покончивших с плотным ужином.
— Где ж нынче танцующие медведи, любовь моя? — поддразнил Ройс, закидывая руку на спинку кресла Дженни и улыбаясь ей. Несмотря на добродушное подшучивание, Ройс никогда не наслаждался рождественскими праздниками до такой степени, как в этот раз.
— Я выгляжу так, — рассмеялась она, кладя на живот руку, — словно одного проглотила.
Не обращая внимания на приближение родов, Дженни потребовала, чтобы Клеймор и все его обитатели праздновали две недели от сочельника до Крещения на традиционный манер, что означало держать дом открытым. В результате прошедшие восемь дней состояли из непрерывных увеселений, и любого путника, прибывавшего к воротам Клеймора, немедленно приглашали присоединиться к семейству. Минувшим вечером замок стал сценой необычайного празднества, устроенного специально на радость слугам Ройса, его вилланам, равно как и всем деревенским жителям. Играла музыка, звучали рождественские гимны, исполненные нанятыми менестрелями, было разыграно представление с медведями, жонглерами, акробатами и даже рождественский спектакль.
Дженни наполнила жизнь Ройса весельем и любовью и теперь готовилась с часу на час подарить ему первенца. Радость Ройса была столь безграничной, что даже выходки Гэвина не досаждали ему нынче. Согласно распоряжению Дженни праздновать с соблюдением всех традиций, Гэвину была отведена роль «короля дураков», и, стало быть, в течение трех дней он председательствовал за главным столом, откуда, пользуясь своим положением, мог передразнивать своего господина, отдавать немыслимые приказания и вообще делать и говорить такое, за что Ройс в другое время без колебаний выставил бы его из Клеймора.
В настоящий момент Гэвин развалился в кресле Ройса в центре стола, закинув руку на спинку кресла тетушки Элинор, комически подражая сидевшему рядом с Дженнифер Ройсу.
— Ваша светлость, — изрек он, имитируя отрывистый тон Ройса, к которому тот прибегал, когда ожидал моментального повиновения, — мы, собравшиеся за столом, жаждем получить ответ на загадку.
Ройс недоуменно вздернул бровь и покорно стал ждать вопроса.
— Это правда или выдумка, — требовательно поинтересовался Гэвин, — будто бы вас прозвали Волком за то, что вы убили сего зверя в восьмилетнем возрасте и отужинали его глазами?
Дженни прыскала от безудержного смеха, и Ройс метнул в нее притворно-оскорбленный взгляд.
— Мадам, — молвил он, — означает ли смех ваш сомнение в том, что и в столь нежных летах я обладал достаточной для победы над зверем силой?
— Нет, милорд, — хихикнула Дженни, обмениваясь понимающим взглядом с Годфри, Юстасом и Лайонелом, — я только могу поклясться, что человек вроде вас, предпочитающий выкинуть мясо, чем есть его непрожаренным, не станет ужинать чьими-либо глазами!
— Вы совершенно правы, — ухмыльнулся он.
— Сэр! — настаивал Гэвин. — Ответьте, пожалуйста! Не важно, какой кусок зверя вы съели. Важен ваш возраст в то время, когда вы его одолели. Легенда же предлагает различные варианты — от четырех до четырнадцати.
— В самом деле? — сухо усмехнулся Ройс.
— По-моему, эта история — правда, — сказала Дженни, с любопытством глядя на него. — Я имею в виду утверждение, что ты в детстве убил волка.
Ройс скривил губы.
— Волком меня окрестил Генрих на Босвортском поле, — Потому что вы там его убили? — догадался Гэвин.
— Потому, — поправил Ройс, — что там было чересчур много стычек и чересчур мало еды, чтобы на костях моих уцелела какая-нибудь плоть. В конце битвы Генрих взглянул на мой скелет и черные волосы и заявил, что я напоминаю ему голодного волка.
— Я не думаю… — начал было Гэвин, но Ройс остановил его взглядом, недвусмысленно предупредившим, что с него на сегодня дурачеств достаточно.
Дженни, тщательно скрывавшая периодически терзающую ее боль, посмотрела на тетушку Элинор и незаметно кивнула. Наклонившись к Ройсу, она тихо проговорила:
— Наверно, мне надо немного отдохнуть. Не волнуйся.
Он сжал ее руку и согласно кивнул. Как только Дженни встала, за ней поднялась тетушка Элинор, но задержалась возле Арика, положив руку на спинку его кресла.
— Вы не распаковали подарок, дорогой мальчик, — заметила она ему. Нынче все обменялись подарками, но Арик отсутствовал до самого ужина.
Арик поколебался, коснувшись огромной рукой маленького, завернутого в кусок шелка предмета, лежавшего рядом с его подносом. Чувствуя себя весьма неуютно в центре всеобщего пристального внимания, он неловко стащил обертку, бросил взгляд на тяжелую серебряную цепь со свисающим с нее небольшим кругляшком и тут же накрыл ладонью. Коротким судорожным кивком он выразил свою глубокую признательность, но тетушка Элинор не отошла, и когда Арик стал подниматься из-за стола, сообщила с улыбкой:
