Нищий склонил голову и надолго задумался — было видно, что услышанное не удивило, а встревожило его. Наконец он поднял глаза и посмотрел на сыновей мушкетёров.
— Я не знаю его имени, — торопливо, словно боясь передумать, заговорил он. — У нас все зовут его Чёрным Вороном, потому что он всё время ходит в чёрном плаще. Это высокий мужчина средних лет с длинными чёрными волосами и пронзительным взглядом, вот таким вот, — Джованни нахмурился, пытаясь изобразить взгляд незнакомца. Видимо, вышло похоже, потому что Анри кивнул.
— Думаю, это он. Туссак любит напускать загадочность — плащи, тайные имена…
— Он опасный человек, — глаза Джованни заблестели. — Послушайте, синьор д’Эрбле, я расскажу вам и вашему другу всё, что знаю, но вы не должны об этом никому говорить, ни одной живой душе. Я даже не знаю, что хуже: если об этом узнают мои или если об этом узнает Туссак.
— Клянусь, что об этом узнают только мои друзья, а они не будут разбалтывать кому попало, — Анри прижал руку к груди.
— Клянусь, — немного помедлив, Леон повторил его жест. Джованни это мало успокоило, но всё же он решительно тряхнул головой.
— Эх, была не была! Этот Чёрный Ворон стал заглядывать сюда несколько месяцев назад, ещё в начале весны. Пара наших, самых отчаянных, решила его ограбить — богач с толстым кошельком на поясе казался лёгкой добычей, и даже его шпага, висящая рядом с кошельком, их не пугала. Да вот только с дела-то они не вернулись, а среди наших потом пошли слухи, что голову Гильома Молодчика, самого отчаянного из них, видели плывущей по Сене отдельно от тела, — Джованни быстро перекрестился. — Ну так вот, после такого никто уже не осмеливался нападать на Ворона, а он стал заходить всё чаще и вёл себя так, как будто он здесь свой. Пил пиво с бродягами, захаживал к девчонкам… — тут юноша надолго замолчал, но ни Анри, ни Леон не решились окликнуть его, призывая говорить дальше.
— Виолетта Рыжая рассказывала, что он бил её хлыстом, — наконец продолжил Джованни — было видно, что слова давались ему с трудом. — Ей, конечно, такое не впервой: у господ бывают развлечения и похуже. Но Ворон как-то по-особенному жестоко её бил, чуть ли не всю кожу с неё содрал, так что она потом божилась, что лучше позволит рвать себя псам, чем ещё раз ляжет с ним в постель!
— Держу пари, с госпожой Бланш он себе такого не позволял, — тихо проговорил Леон. — Зато с девицей из трущоб, за которую никто не заступится, пожалуйста!
— Ходят слухи, что он колдун и чернокнижник, — похоже, что сам Джованни не очень-то верил в эти слухи. — Ворон, бывало, отзывал в сторонку самых отъявленных головорезов: Пьера Пузатого, Гастона Достань Нож, Жеана Быстроногого… Не знаю, что он им шептал — верно, сулил деньги, если они что-нибудь украдут или прихлопнут кого-нибудь. А потом они все как-то незаметно исчезли. Кое-кто говорит, что они получили свои деньги и сбежали на поиски лучшей жизни, а я вот думаю, что лежат они где-нибудь на дне Сены с перерезанными глотками!
«Ну, по крайней мере с одним насчёт дна Сены ты угадал», — мрачно подумал Леон.
— Когда Ворон приходил, я старался не попадаться ему на глаза, — продолжал Джованни. — Колдун он или не колдун, а глаз у него какой-то нехороший, скверный. Но в последний раз, вчера днём, я не утерпел — подкрался поближе и подслушал его разговор с Гастоном и Жеаном. Ворон говорил загадками и не называл никаких имён — то есть им-то, наверное, назвал, а вот я их не услышал. Но одну фразу я запомнил хорошо. «Снимите с доски чёрного слона и белую пешку — и смотрите, чтобы не получилось, как с белым слоном и чёрной королевой». Я не знаю, что это значит…
— Де Круаль говорила, что Туссак любит шахматы, — Леон лихорадочно соображал. — Этот разговор состоялся совсем недавно, перед нападением на меня и Анжелику, а этот нож, должно быть, принадлежал Гастону Достань Нож, — Джованни ничего не ответил, но по его ярко блеснувшим глазам было видно, что Леон угадал. — Значит, чёрный слон — это я, а белая пешка — Анжелика! Де Круаль — чёрная королева, а вы, Анри, белый слон.
— Я клянусь, что ничего не знал про это! — вспыхнул Джованни. — Если бы я знал, что вам угрожает опасность, то непременно предупредил бы, синьор д’Эрбле!
— Сейчас это неважно, — отмахнулся тот. — Важно другое: ты знаешь, где можно найти Туссака? Говорят, что он временно покинул Париж, но он был здесь всего день назад, значит, это очередная ложь! Он где-то скрывается! Уж не среди вас ли?
— Я и так слишком много сказал, — Джованни покосился в сторону выхода из проулка, явно подумывая, не дать ли дёру. Леон, угадав его намерение, шагнул к выходу, кладя руку на эфес шпаги.
— Ладно, вот тебе плата за услуги, — Анри протянул нищему золотую монету. Тот сжал её в кулаке и нервно оглянулся на Леона.
— Вчера вечером я проследил за ним — не знаю, зачем. Хотелось знать, где он живёт. Я думал, узнав это, я почувствую себя в безопасности. Да только ничего не вышло… Он дошёл до собора Нотр-Дам и скрылся где-то в тени у стен — наверное, там есть какой-нибудь тайный проход. Дальше я идти не мог и повернул обратно. Не знаю, что Ворон делает в соборе, да и не хочу знать. Про Нотр-Дам тоже ходят слухи… это гиблое место, едва ли не более гиблое, чем здешние трущобы.
— Благодарю, — Анри кивнул Джованни, и Леон посторонился, открывая выход из проулка. Нищий тотчас же заковылял прочь, напоследок пронзив обоих неприязненным взглядом.
— Вы думаете, ему можно верить? — спросил Леон, глядя вслед проворно удаляющемуся Джованни.
— Боюсь, нам не остаётся ничего иного, — вздохнул Анри. — Всё равно у нас больше нет ни единой зацепки.
К собору Нотр-Дам дети мушкетёров отправились ближе к вечеру — днём у всех были неотложные дела. Леон снова заглянул к себе домой, где даже смог немного выспаться, выслушал недовольное ворчание Луизы по поводу того, что он ничего ей не рассказывает, вновь собрал оружие и покинул свою комнату, когда уже темнело, на прощание бросив де Круаль: «Я в Нотр-Дам!». Поверила она или нет, было неясно, но Леона это не особо волновало. Кровь кипела в его жилах после недавнего нападения, и капитан страстно желал схватки с врагом, посмевшим сравнить его, его сестру и её друзей с фигурами на шахматной доске.
Собор возвышался в сумерках, грозный и неприступный, похожий больше на крепость, чем на дом Божий. Леон не жаловался на слишком богатое воображение, но в темноте Нотр-Дам показался ему головой гигантского чудовища с двумя длинными рогами вместо башен. И в пасть этого чудовища собирались войти дети мушкетёров, чтобы сразиться с опасным противником. Сейчас они были вместе, все пятеро — нельзя было и подумать о том, чтобы удержать Жаклин и Анжелику от решающей схватки.
— Все двери наверняка заперты, — вполголоса проговорил Анри д’Эрбле. — Как же мы попадём внутрь?
— Тут где-то должна быть потайная дверь, — так же тихо ответил ему Леон. — Но важно раньше времени не попасться на глаза Туссаку, если он в храме.
Они медленно, почти ощупью, пошли вдоль стены, прислушиваясь к каждому шороху и напрягая глаза, чтобы различить хоть что-нибудь в стремительно сгущающейся темноте. Донёсшийся издалека звук сперва показался Леону паданьем капель воды, но потом он различил лёгкий стук копыт и, вскинув левую руку, чтобы предупредить спутников о возможной опасности, правой схватился за шпагу.
Из темноты выплыла не лошадь, как ожидал капитан, а миниатюрная козочка, которая грациозно переступала своими копытцами. Вслед за козочкой показалась молодая девушка, похожая на цыганку, но почему-то в белом одеянии послушницы. Из-под полупрозрачного покрывала спадали длинные чёрные волосы, большие чёрные глаза мерцали, подобно звёздам, высыпавшим на небе. Тонкая и гибкая, девушка казалась плотью от плоти самой ночи, и дети мушкетёров в первые мгновения опешили, увидев её.
— Вы что-то ищете? — мелодичным голосом спросила она.
— Да, и очень надеемся на вашу помощь, — Анри первым пришёл в себя и ослепительно улыбнулся девушке, не обращая внимания на колкий взгляд Жаклин. — Нам нужно срочно проникнуть внутрь собора.
