она тоже не слыхала, покуда он не подошел к ней вплотную и не положил ладони ей на плечи.
– Мэтт, перестань – перестань, ради бога!
Она вздрогнула и подняла на него мокрое от слез лицо.
– Итан! А я уж думала, что я тебя больше не увижу!
Он обнял ее и крепко прижал к себе, дрожащими пальцами отводя ей волосы со лба.
– То есть как больше не увидишь? Что ты такое говоришь?
Она проговорила, всхлипывая:
– Джотам сказал, будто ты ему велел передать, чтоб тебя не ждали к обеду, вот я и решила…
– Решила, что я сбежал? – докончил он за нее с горькой ухмылкой.
Вместо ответа она прильнула к нему, и он зарылся лицом в ее волосы. Они были мягкие и в то же время пружинистые и напоминали на ощупь темно-зеленый мох, растущий обычно на песчаных откосах; и пахли они тоже каким-то лесным запахом – точно свежие опилки, прогревшиеся на солнце.
Сквозь закрытую дверь до них донесся снизу голос Зены:
– Дэниел Берн велит поторапливаться, а то он уедет без сундука!
Они в страхе отпрянули друг от друга. Слова протеста, уже готовые было вырваться у Итана, замерли на его губax. Мэтти достала носовой платок и вытерла глаза, потом нагнулась и взялась за ручку сундука.
Итан властно отстранил ее:
– Пусти-ка, я сам.
Она возразила:
– Нет, надо вдвоем, а то его в дверях не развернуть!
Он не стал спорить, ухватился за другую ручку, и вместе, лавируя, они вытащили увесистый сундук на площадку.
– А теперь пусти, – распорядился он, вскинул сундук на плечо, снес его вниз по лестнице и прошел через кухню к двери на улицу. Зена уже вернулась на свое место у печки и снова углубилась в книгу, не обратив на них никакого внимания. Мэтти вышла следом за Итаном и помогла ему погрузить сундук в сани. Установив его как следует, они отошли и уже с порога проводили взглядом Дэна Берна с его норовистой кобылой, которая с места рванула рысью.
Итану казалось, что его сердце обмотано жесткими веревками и что с каждой секундой, которую отсчитывают часы, чья-то невидимая рука затягивает их все туже. Дважды он раскрывал рот, чтобы сказать что-нибудь, но слова не шли у него с языка. Когда Мэтти повернулась к дверям, он задержал ее, положив ей руку на плечо, и шепнул:
– Я сам тебя свезу на станцию, Мэтт.
Она прошептала в ответ:
– По-моему, Зена Джотама хочет послать.
– Нет, я тебя сам свезу, – упрямо повторил он, и она не стала спорить.
За обедом кусок не шел ему в горло. Стоило ему поднять глаза, как его взгляд упирался в тощее лицо жены; уголки ее сжатых в ниточку губ кривились еле заметной усмешкой. Она кушала с большим аппетитом, заявив, что теперь, когда потеплело, ей стало получше, и усердно потчевала Джотама, хотя обыкновенно его нужды ее мало заботили.
Когда отобедали, Мэтти, как всегда, взялась за мытье посуды. Зена, покормив кошку, снова расположилась в качалке у печки, а Джотам Пауэлл, который обычно засиживался за столом дольше других, с явной неохотой поднялся и направился к двери.
На пороге он обернулся и спросил у хозяина:
– Дак когда мне, значит, заезжать-то?
Итан, стоя у окна, машинально набивал трубку и наблюдал за Мэтти, которая ходила взад и вперед по кухне.
– Не надо тебе заезжать – я сам ее отвезу.
Он заметил, как вспыхнула Мэтти, стоявшая вполоборота к нему, – и тут же Зена подняла голову.
– Нет уж, Итан, ты побудь дома, – проговорила она. – Джотам прекрасно ее довезет.
Мэтти кинула на него умоляющий взгляд, но он отрывисто повторил:
– Сказал – отвезу сам, значит, отвезу.
– Нет, Итан, – возразила Зена все тем же ровным тоном, – ты побудь дома. У Мэтти в комнате печка дымит, там уже с месяц тяга не в порядке, так надо к приезду новой девушки подправить.
– Выходит, для Мэтти и такая была хороша, а для этой уже нехороша стала? – вознегодовал Итан.
– Эта девушка говорила, что у кого она раньше жила, там дом котлом отапливался, – монотонно-увещевающим голосом продолжала Зена.
– Вот пускай бы там и дальше жила, – обрезал Итан и, повернувшись к Мэтти, сурово приказал: – К трем будь готова, Мэтт; у меня в Корбери дела.
Джотам Пауэлл направился в конюшню, и Итан, превозмогая себя, двинулся следом. В висках у него стучало, глаза заволакивал туман. Он что-то делал, не сознавая, что за сила им движет и чьи руки и ноги повинуются ее распоряжениям. Только когда он вывел из стойла гнедого и, пятя, завел его в оглобли саней, он немного пришел в себя. Надевая на коня уздечку и закрепляя на оглоблях постромки, он припомнил тот день, когда точно так же запрягал гнедого, чтобы ехать на станцию встречать незнакомую родственницу жены… С той поры минул год с небольшим; и тогда стояла точно такая же мягкая погода, а в воздухе пахло весной. Как и в тот раз, гнедой покосился на него темным выпуклым глазом и ткнулся теплыми ноздрями ему в ладонь; и все дни, из которых складывался прошедший год, разом воскресли в его памяти…
Он кинул в сани медвежью полсть, взобрался на козлы и подъехал к дому. В кухне никого не было, но саквояжик и шаль Мэтти лежали наготове у дверей. Он вышел в прихожую и прислушался. Сверху не доносилось ни звука, но ему почудилось, что в его холостяцком «кабинете» кто-то ходит. Он толкнул дверь и увидел Мэтти, которая стояла к нему спиной у стола, в шапочке и теплой жакетке.
При его приближении она вздрогнула и обернулась:
– Уже пора?
– Ты что тут делаешь, Мэтт?
Она смущенно взглянула на него и, виновато улыбнувшись, ответила:
– Так – смотрю…
В молчании они прошли в кухню; Итан взял ее саквояж и шаль и спросил:
– А Зена где?
– Наверх поднялась – сразу после обеда. Сказала, что у нее опять все разболелось, и велела ее не беспокоить.
– Что ж она, даже «до свиданья» тебе не сказала?
– Нет. Ушла наверх, и все.
Медленно оглядывая кухню, Итан подумал, что через несколько часов он снова вернется сюда – уже один. Все происходящее опять утратило реальность, и он никак не мог заставить себя поверить, что видит Мэтти в последний раз.
– Поехали! – сказал он нарочито бодрым голосом, открыл дверь, поставил саквояж в сани и взобрался на козлы. Мэтти примостилась рядом с ним и натянула на себя меховую полсть; тогда Итан перегнулся и заботливо подоткнул ее со всех сторон. – Ну, трогай! – Он дернул за вожжи, и гнедой пустился под гору неторопливой трусцой. – Еще уйма времени – успеем прокатиться на славу! – крикнул он и под медвежьей шкурой нашел и сжал ее пальцы. Лицо у него покалывало от ветра, а в голове шумело, как будто он в нечаянно выдавшийся свободный день
