так что ему пришлось пригнуться к ней почти вплотную:
– Я и сама об этом думала, особенно летом, по ночам, когда луна мне спать не давала.
Волна нежной благодарности захлестнула Итана.
– Так, значит, ты еще с лета?..
Она ответила не раздумывая, словно давно уже вела отсчет времени от этого дня:
– С того раза, как мы были на Черном озере.
– Стало быть, ты потому тогда подошла и дала мне кофе первому?
– Не знаю. Разве первому? Я сначала ужасно огорчилась, что ты не захотел со мной пойти на этот пикник, а когда я тебя потом на берегу увидела, то подумала – а вдруг ты нарочно сделал круг, пошел домой мимо озера, и я сразу так обрадовалась!
В молчании они доехали до места, где дорога ныряла в заросший гемлоком овражек у поворота на фромовскую лесопилку; и пока сани спускались под гору, вместе с ними, словно черная пелена, ниспадавшая с раскидистых ветвей, в лощину спустилась темнота.
– Я связан по рукам и ногам, Мэтт, – снова начал он. – Я ничего не могу, ничегошеньки.
– Ты хоть пиши мне время от времени, Итан.
– Да что письма, какой в них прок! Мне надо, чтоб вот я протянул руку – и ты рядом. Я хочу для тебя все делать, хочу, чтоб ты никаких забот не знала. Всю жизнь хочу с тобой быть – и в беде, и в болезни.
– Ты не думай, я не пропаду.
– И без меня проживешь? Ты это хочешь сказать? Замуж, что ли, выйдешь?
– Ох, Итан! – задохнулась Мэтти.
– Я как представлю тебя с другим, так прямо сам не знаю, что со мной творится… Кажется, скорей готов тебя в могиле увидеть!
– И пускай бы, пускай бы я умерла! – прорыдала Мэтти.
Ее слезы вмиг отрезвили Итана, и он тут же устыдился своей безрассудной вспышки.
– Полно, что ты! Не надо так говорить! – сказал он тихо.
– Почему же не надо, раз это правда? Я с самого утра только и думаю, как бы мне умереть!
– Мэтт, прекрати! Не смей так говорить!
– Ни от кого я в жизни добра не видела, кроме как от тебя!
– И так не говори! Каково мне это слушать, когда я для тебя пальцем не могу шевельнуть?
– Ну и что? Все равно это правда!
Они были уже на вершине Школьной горки; внизу под ними в ранних сумерках раскинулся Старкфилд. В гору от поселка весело катили щегольские санки, которые скоро вынеслись им навстречу, оглушив их переливчатым звоном бубенцов, так что они едва успели выпрямиться и придать лицу безразличное выражение.
В домах вдоль главной улицы уже засветились огоньки, и было видно, как то тут, то там распахивались калитки – жители понемногу расходились по домам. Итан тронул гнедого кнутом, и тот немного прибавил шагу.
Подъезжая к краю деревни, они услышали ребячий гомон и увидели на пустыре у церкви ораву мальчишек с салазками, которые, вдоволь накатавшись, разбегались в разные стороны.
– День-два теперь не будет у них забавы, – сказал Итан, взглянув на небо. – Похоже, оттепель идет.
Мэтти не отозвалась, и он добавил:
– А ведь мы вчера сами собирались покататься!
Она по-прежнему не отвечала, и, повинуясь безотчетному желанию как-то скоротать тот последний мучительный час, который им еще оставалось провести вместе, он заметил с некоторой непоследовательностью:
– Правда, странно, что мы так толком и не покатались? Один-единственный раз выбрались, прошлой зимой.
– Меня ведь в Старкфилд редко отпускали, – проговорила она.
– И то верно, – согласился Итан.
Они приближались к началу спуска. Между смутно белевшей в темноте церковью и черной завесой варнумовских елок дорога на Корбери круто уходила вниз; на ней не было ни души. Итан и сам не знал, что подтолкнуло его сказать:
– А хочешь, я тебя сейчас прокачу?
Она недоверчиво засмеялась:
– Что ты, у нас времени нет!
– Времени хоть отбавляй. Давай прокатимся!
У него было только одно желание – подольше оттянуть тот момент, когда надо будет поворачивать к Корбери-Флэтс.
– А как же эта… новенькая? – в нерешительности проговорила Мэтти. – Она ведь будет ждать на станции.
– Подождет, ничего с ней не сделается! Не ей, так тебе пришлось бы ждать. Пошли!
Властная нотка, прозвучавшая в его голосе, заставила ее подчиниться, и, когда он соскочил с козел и подал ей руку, она не стала упираться и только сказала, растерянно оглядываясь по сторонам:
– А где же мы салазки возьмем?
– Будут и салазки! Вон, видишь, стоят под елками.
Он накинул медвежью полсть на гнедого, который покорно стоял у обочины, в задумчивости понурив голову; потом схватил Мэтти за руку и потащил за собой.
Она послушно уселась на санки, а он умостился сзади, обхватил ее рукой и притянул к себе вплотную, так что ее волосы касались его щеки.
– Ну, как ты там, Мэтт? Все в порядке? – крикнул он – почему-то так громко, словно она была на той стороне улицы.
Она повернула голову и сказала:
– Ужасно темно, Итан. Ты увидишь, как съезжать?
Он расхохотался с видом превосходства:
– Да я по этой горе с завязанными глазами съеду! – И Мэтти тоже засмеялась, словно радуясь его бесстрашию.
Тем не менее он минуту помедлил, напряженно вглядываясь в покатую ледяную плоскость. Наступало самое обманчивое время суток – тот час, когда остатки дневного света смешиваются с вечерней мглой и в этой путанице дня и ночи искажаются расстояния и пропадают ориентиры.
– И-эхх! – выкрикнул Итан.
Санки, подпрыгнув, рванулись вперед и, постепенно выравнивая ход и набирая скорость, полетели вниз, в зияющую впереди черную бездну. Ветер пел у них в ушах, как гигантский церковный орган. Мэтти сидела не шевелясь, но когда они были уже недалеко от того места, где кончался первый спуск и где кривой ствол старого вяза угрожающе выдавался на дорогу, ему почудилось, что она вздрогнула и теснее прижалась к нему.
– Не робей, Мэтт! – крикнул он в упоении бешеного разлета и, ловко обогнув опасное место, снова направил санки вниз. Они со свистом пронеслись по второму спуску и покатили по ровной дороге, постепенно замедляя ход; и тут Итан услышал счастливый смех Мэтти.
Они встали и двинулись обратно в гору. Одной рукой Итан тащил салазки, другой держал под руку свою спутницу.
– Ты что, испугалась, что мы врежемся в дерево? – по-мальчишески задорно спросил он.
– Я ведь говорила, что с тобой я ничего не боюсь, – отвечала она.
Опьяненный происходящим, Итан ни с того ни с сего расхвастался, что случалось с ним крайне редко.
– Место, между прочим, каверзное. Чуть-чуть не туда подашь – и готово дело, так съедешь, что больше не встанешь. Но я умею так рассчитывать, что на волосок не ошибусь – у меня от роду такой глазомер.
– Я знаю, что у тебя глаз очень верный… – тихо сказала Мэтти.
Уже почти стемнело; небо было беззвездное; вокруг стояла мертвая тишина. Молча, рука об руку они поднимались в гору, и на каждом шагу Итан твердил про себя:
