— Поступить? — удивленно переспросила Элиза.
— Ребенок может остаться здесь, — ровным тоном продолжал Джалахар, — но разве он не наследник Стеда? Ты должна решить, оставишь ли ты ребенка у себя или отошлешь его к отцу.
Элиза облизнула губы, замирая от нового приступа боли… и насмешки судьбы.
За все это время, за долгие недели и месяцы, она так и не сумела смириться с тем, что оказалась навечно заключена в клетку. Она не подозревала, что ей придется расстаться с ребенком — ребенком, который уже начинал шевелиться, вызывая у Элизы приливы любви к нему. Но может ли она отнять ребенка у его отца? Ей так хотелось иметь сына, который был бы частью ее самой… и Брайана. Сына, который был бы единственным достойным подарком мужу.
— Стел еще здесь… в Святой Земле… — прошептала она.
— Неужели ты считаешь, что война будет продолжаться вечно? Или что христиане когда-нибудь покорят нас? Король Филипп Французский уже вернулся на свою родину. Даже решимость короля Львиное Сердце не может быть постоянной. Стед вызовет меня на бой — это несомненно. Он потребует вернуть свою жену и ребенка, и если ты пожелаешь, он получит ребенка. Но, возможно, он не захочет принять его, считая, что ребенок от меня. Скажи, Элиза, он знает, что ты носишь его ребенка?
Ее лицо стало мертвенно-белым.
— Нет, — прошептала Элиза.
Джалахар пожал плечами.
— Тогда, вероятно, ты оставишь ребенка у себя. Здесь его будут любить, ибо этого хочу я.
Наконец Джалахар толкнул дверь, и Элиза вскочила, окликнув его:
— Но ведь ты сказал, что вам с Брайаном придется встретиться в бою!
Джалахар помедлил и улыбнулся.
— И ты надеешься, что твой муж убьет меня? Для этого ему будет мало любви и желания. Много месяцев подряд христиане пытались осадить дворец, но так и не сумели взять его. И, если Брайан явится сюда, он погибнет. Он еще слишком слаб, чтобы сражаться. Мне бы не хотелось убивать его, но придется, чтобы защитить свою жизнь. И если ты желаешь ему жизни, молись о том, чтобы его любовь к тебе угасла.
Джалахар закрыл за собой дверь.
Элиза глядела на нее, страшась будущего так, как никогда прежде. Она была слишком ошеломлена, чтобы плакать, но когда провела ладонями по щекам, то обнаружила, что по ним струятся безмолвные слезы.
Он жил в мире теней, где царили мрак и кошмары. Иногда ему казалось, что он едет верхом, а из-под копыт его жеребца вылетают огромные комья земли. Он не знал, зачем едет, куда стремится; тропу закрывали низкие ветви деревьев, которые словно смыкались перед ним, образуя сплошную стену, создавая темноту, наполняющую его жизнь.
Иногда в его мир грез проникал свет, и тогда ему казалось, что он стоит на зеленом лугу. Вокруг поют птицы, веет прохладный ветер.
Порой он видел ее — на вершине дюны, в белых одеждах. Ее озаряло солнце, волосы от ветра вздымались, как золотой венец, когда она бежала к нему, улыбаясь и протягивая руки, а глаза ее сияли, как лазурная даль моря. Он знал, что должен взять ее на руки и бежать прочь, но доспехи внезапно становились слишком тяжелыми. Каждый шаг давался с трудом, он стонал и напрягался, проклиная Бога за то, что Он оставил его таким беспомощным в самый необходимый момент.
Бывало, что ему удавалось бежать. Он забирался на холм, но там, где только что стояла Элиза, он обнаруживал боевого коня. Золотая сбруя на миг ослепляла его, и он прикрывал глаза. Его сердце колотилось все сильнее, ибо на коне сидела не Элиза, а король Генрих, восставший из могилы. Сильный и гордый Генрих, такой, каким бывал он всегда, пока болезни не подкосили и не убили его. Король восседал в седле горделиво и прямо, его лицо излучало мудрость и решимость, а глаза были справедливыми и понимающими.
Генрих поднимал палец и указывал им на Брайана. Откуда-то слышался голос, но не живого человека, а словно эхо из ледяной могилы.
— Ты подвел меня… подвел меня…
Он пытался открыть глаза. Генрих исчезал, и на его месте появлялся его сын, Ричард Львиное Сердце. Ричард говорил с кем-то другим, словно не замечая Брайана.
— Он смотрит прямо на меня, — произнес Ричард.
— Сомневаюсь, что он узнал тебя, Львиное Сердце.
Над Брайаном склонился незнакомый мужчина — очень худой, в просторной одежде и тюрбане. Его темные глаза были проницательными и умными, смуглое, как древесная кора, лицо избороздили старческие морщины.
— Стед, не умирай! Не смей подводить меня!
Кто это говорил — Ричард или Генрих?
Вокруг завертелись тени. Элиза сидела верхом, звала его и слезы струились по ее щекам. Тени угрожали поглотить ее, отнять навечно. Она взывала, умоляла, просила спасти ее.
Но он не мог этого сделать. Его ноги словно налились свинцом.
«Будь терпеливым с ней, будь добрым».
Откуда-то появился Уилл Маршалл.
— Я не могу ее догнать! — закричал Брайан. — Помоги мне, Уилл! Помоги мне!
Но Уилл скрылся в тени, и Брайан вновь остался один. Лица Генриха, Ричарда, Элизы всплывали перед ним, сливались и пропадали. Он вновь оказался в лесу, верхом на коне, несущемся к пропасти. Но теперь в ее глубине сиял луч света — золотой отблеск, манящий его. Это была корона, богато украшенная драгоценностями. Вскоре корона поблекла, и оказалось, что это волосы Элизы, освещенные солнцем, растрепанные ветром, сияющие медью и золотом. Она вновь звала его, протягивала руки с длинными и тонкими пальцами. Сапфировое кольцо блестело на солнце, отбрасывая синие искры… но тут все погрузилось в темноту. Тени приняли очертания пустынных вихрей, над головой поднялось безжалостное солнце. Элиза вновь была совсем рядом, но песок встал вокруг нее, как стена, и, когда вихрь утих, она исчезла.
— Элиза! — закричал он. — Элиза!
— Я здесь! — прошептала она. — Здесь, — и что-то прохладное коснулось его лба. Пальцы сжали руку нежно, но решительно.
— Элиза, — еле слышно взмолился он, — не покидай меня!
— Я никогда тебя не покину, — пообещала она.
Она была живая, она обнимала его.
Он вновь задремал, и она — о, чудо! — осталась с ним; когда оказывался в холодном лесу, она согревала его одеялами и собственным телом, а когда его обжигало пустынное солнце, она прикладывала к его лбу прохладную руку. Он постоянно повторял ее имя, она отвечала и сжимала ему руку.
Наконец пришло утро, когда он открыл глаза и обнаружил, что находится не в пустыне и не в лесу. Он заморгал: в висках гудело, в горле пересохло. Сил не хватало, даже чтобы поднять голову. Мигнув несколько раз, он огляделся — белые стены, тяжелые занавеси. Вокруг подушки…
Это дворец в Акре, понял он. Крепость Ричарда.
В его голове царила жуткая путаница мыслей. Он прикрыл глаза и попытался распутать их.
