У поворота путь трамваю преградила колонна солдат и, поудобнее устроившись на подножке, Наташа смогла посмотреть вокруг. Как раз напротив у обочины припарковалась большая открытая машина, водитель которой сосредоточенно копался в моторе. Стоящий рядом молодой человек в длинном кожаном пальто нервно барабанил пальцами по стеклу авто и с тревогой поглядывал на циферблат наручных часов. Он явно куда-то торопился.
Внезапно его лицо приняло решительное выражение; он что-то крикнул шоферу, который теперь оторвался от работы и кивал, слушая указания молодого человека. Тот махнул рукой и побежал к трамваю.
Трамвай уже трогался, так что бегущий в последний момент лихо прыгнул на подножку к Наташе и невольно крепко прижал её к впереди стоящим пассажирам.
— Осторожнее! — буркнула она, пытаясь разместиться поудобнее.
— Извините, — прямо в ухо сказал ей нежданный сосед, — но я ничего не могу поделать. То есть я с удовольствием раздвинул бы для вас жизненное пространство, но законы физики этого не позволяют.
На следующей остановке им пришлось временно сойти, чтобы выпустить выходящих из вагона пассажиров. Наташа почувствовала, что молодой человек украдкой оглядел её с ног до головы.
Она отчего-то разозлилась на него. И от того, что после встречи с Яном чувствовала себя не лучшим образом, а, значит, и выглядела соответственно. Разбившуюся в сумке сметану она так и не выбросила и, ко всему прочему, вынуждена была ещё и ухитряться её к себе не прижимать.
Ее сосед, конечно, этого знать не мог и не нашел ничего лучше, как попытаться завязать с Наташей разговор.
— Такие красивые женщины, как вы, не должны ездить на подножке, — сказал он.
— Считаете, им лучше ходить пешком? — холодно осведомилась она.
— Лучше ездить в личном авто…
— Которое чаще ломается, чем ездит, — закончила за него Наташа, давая понять, что к дружеским беседам с посторонними людьми она не расположена.
Несмотря на то, что несколько человек из трамвая вышло, ни Наташе, ни её нежданному соседу не стало удобнее. Скорее наоборот, потому что в последний момент следом за ними протиснулся молоденький парнишка, который прижал её к поручню и вовсе уж бесцеремонно.
От возникшего неудобства, от раздражения ей было не до того, чтобы следить за своими карманами или сумочкой, в которой как раз лежала её месячная зарплата.
Поняла она, в чем дело, только почувствовав возню за спиной и услышав возглас попутчика в кожаном пальто:
— Попался, голубчик!
Сумочка её оказалось открытой, и вытащить заветный кошелек карманному воришке, видимо, не хватило одного мгновения.
Сосед по подножке крепко ухватил карманника за руку и тот, попытавшись спрыгнуть, так и не сумел высвободить руку из его крепкого захвата. Теперь он повис в воздухе на одной руке, смешно дрыгая ногами и шипя:
— Отпусти, гад! Отпусти, хуже будет!
— Интересно, он ещё и угрожает! Что же ты мне можешь делать?
— А вот что!
Она услышала приглушенный вскрик мужчины и, скосив глаз, увидела на его руке кровь. Руку он, однако, не разжал.
— Что случилось?
— Укусил, змееныш!
— Укусил?!
— Не зубами, конечно, бритвой полоснул.
Юный карманник, однако, не успокаивался. Увидев, что он пытается повторить маневр, Наташа перехватила его вторую руку, и теперь они с соседом словно тащили его за трамваем на буксире, только по воздуху.
Трамвай остановился, и они услышали трель свистка постового милиционера и его грозный оклик:
— Граждане, попрошу вас сойти!
Все трое ступили на тротуар, а карманник сразу обмяк в их руках. Он лишь попытался выбросить какую-то монету, но милиционер, по-особому изловчившись, поймал её у самой земли.
— Зачем же выбрасывать свой инструмент? — нарочито ласково осведомился он, перехватывая руку воришки у Наташиного нечаянного знакомого. — Мало того, что по карманам шаришь, ещё и на жизнь советских граждан покушаешься?
— Дяденька, отпустите, я больше не буду! — захныкал малолетний вор.
— Посидишь в тюрьме, понятное дело, не будешь.
— Ну вот, а я только собрался вам все объяснить, — улыбнулся мужчина в кожанке.
На Наташу же словно столбняк нашел — все произошло так быстро, что она могла сейчас лишь односложно отвечать на вопросы и не возражала, что инициативу общения взял на себя её сосед по подножке.
— Чего ж тут объяснять, эта личность нам известна, да ещё и на горячем попался. Плохи твои дела, Рюрик!
— Рюрик? — удивилась Наташа. — Что за странное имя?
— Странное, не странное, а он всем рассказывает, что его отец плавал на "Рюрике", вот его так и прозвали.
— Но, может, это правда?
— Откуда, — махнул рукой милиционер. — Беспризорный он. И родители неизвестны.
— Известны! Что ты понимаешь, мусор, известны! — закричал воришка и даже попытался лягнуть постового.
— Вот. Еще и сопротивление властям, — спокойно констатировал милиционер. — А вас, товарищи, попрошу пройти со мной. Протокольчик надо составить.
— Видите ли, товарищ сержант, я тороплюсь на заседание в Наркомфин, — начал было Наташин спаситель.
— Справочку дадим, справочку! — заверил его сержант, одной рукой таща за собой вора, а другой слегка подталкивая их перед собой.
Молодого человека, как знала теперь Наташа, звали Борис Викторович Бессонов. Он родился в 1900 году и был на год моложе Наташи, что она отметила с некоторым сожалением.
"Сожалеет она! — ехидно хмыкнул внутренний голос. — Уж не рассматриваешь ли ты его как потенциального мужа, проехав с ним в трамвае две остановки! Ведь иначе тебе было бы все равно, сколько ему лет".
— Подумать только! — с восхищением сказал Борис, едва они вышли из участка. — Вы — воздушная гимнастка. Первый раз вижу живого акробата. Из цирка!
Она посмеялась про себя слову "живой", но внешне её лицо осталось бесстрастным. Еще подумает, что она с ним кокетничает!
— Вы опаздывали на заседание, — напомнила она.
— Но я же не могу раздвоиться и быть одновременно в двух местах! — он потешно развел руками. — Ведь я все ещё в участке, и выпустят меня из него не раньше, чем через полчаса!
— Как это?
— Так. Я попросил сержанта указать в справке лишние полчаса.
— И он согласился?
— А почему бы и нет? Я честно признался, что хочу проводить вас домой. Или в милиции — не люди?
Борис произнес это с восточным акцентом, и Наташа, не выдержав, расхохоталась.
— Слава богу! — нарочито восторженно сказал он. — А то я уж бояться начал, что вы никогда не смеетесь.
— А если я живу так далеко, что вы в полчаса не уложитесь?
