Она распустила волосы, и они окутали ее шелковистым покровом. Тут она вспомнила, что ей сказала недавно старая графиня Глендигл, а именно, что она походит на свою бабушку. Те же черные волосы, бледная кожа, серебристые глаза.
В одном нижнем белье Констанс подошла к окну и распахнула ставни. Комната пропахла дымом, но воздух снаружи был холоден и чист. Окна в доме были большие, в отличие от окон в замке, в сущности, представлявших собою скорее бойницы. Не обращая внимания на холод, она оперлась локтями о подоконник.
Задние окна дома выходили на травянистую лужайку и защитное ограждение. В небесах медленно плыла только что взошедшая полная луна, которая так мила сердцам охотников. При ее свете Констанс видела с полдюжины обнимающихся пар, постаравшихся незаметно укрыться в тени. Обычное дело во время шумных свадеб. То же самое было и на ее третьей свадьбе: даже ее управляющий, при всей своей бдительности, не мог уследить за всеми шатающимися по двору пьяными и уединившимися парочками. Вилланы, конечно, могли гулять вовсю, но появлявшиеся через девять месяцев дети вызывали жаркие споры об их отцовстве, по крайней мере, среди семейных пар. Она высунулась из окна, чтобы холодный ветер овеял ее лицо. Как раз сейчас в Старой башне Вулфстан де Клайтон лишает девственности ее сестру. При этой мысли она вновь ощутила страх. Но что она может поделать – ведь она дала свое слово королю Генриху. Если что-нибудь не заладится, винить он будет ее, только ее.
«Все будет хорошо», – уверила она себя. Молодой Вулфстан де Клайтон отнюдь не стареющий Бальдрик де Кресси, которого толкнули на перепуганную четырнадцатилетнюю девочку. Не жестокий Одо де Эйвиль. Не суровый новоиспеченный барон Хэрси, отчаянно нуждающийся в наследнике. Вулфстан де Клайтон – красивый, обаятельный, жаждущий любви молодой человек, недаром же он ездил к монастырю только для того, чтобы увидеть хоть издали Бертраду.
И все же подавленное настроение не покидало ее. «Нас всех продают, как недвижимое имущество». Усилием воли она отмела эту мысль. Этот лунный свет порождает причудливые видения. Замок Морле полон привидений, долгое пребывание в нем действует на нее удручающе.
«Только бы он не испугал ее!»
На смотринах Констанс внимательно рассматривала мужские достоинства своего будущего зятя. Констанс трудно было сказать, насколько подходит он для ее узкобедрой сестры, которая живет в мире грез и испытывает такое тяготение к тихой монастырской жизни.
Бог даст, де Клайтон проявит необходимое терпение и выдержку, не будет торопить события. Бальдрик де Кресси возился почти всю ночь, чтобы проникнуть в нее. Констанс вспомнила, что он даже пользовался жидким маслом.
Силы небесные, как ее мысли сбиваются и путаются, когда она думает о том, что вытворяют мужчины и женщины в постели. Сама она не испытывала ничего, кроме смущения и растерянности. И удивлялась, что привлекательного находят в этом занятии многие люди.
Прямо под ней одна из теней разделилась на две. Обнявшись, парочка направилась к пиршественным столам.
Все смертные жаждут того, что называется «плотскими утехами». Неудивительно, что и Констанс не перестает думать об этом. Похоть чувствуется везде и во всем. Она переполняет даже пленника, томящегося на цепи в фургоне. От него так и исходят чувственные токи. Она вспомнила, как, запрокинув голову, он пел боевую песню саксов. Говорят, что слабоумные и идиоты обладают особенно большой мужской силой. Если вспомнить то, что она видела у пленника, так оно, очевидно, и есть.
Констанс вдруг почувствовала сильное жжение в грудях. И внизу живота разлилось жгучее томление. Волей-неволей ей пришлось вытравлять из своих мыслей образ огромного золотоволосого безумца.
Высунувшись, она шумно захлопнула ставни. Проснувшаяся Беатрис захныкала. Констанс скинула с себя туфли и улеглась рядом с дочерью.
Окровавленная простыня с кровати новобрачных была показана рано утром, и только семьям жениха и невесты. О том, что физическая близость молодоженов состоялась, было объявлено еще ночью, когда четверо братьев жениха, ворвавшись в пиршественный зал, во всеуслышание сообщили эту новость.
«Наверное, Бертрада стоит сейчас у горящей на подоконнике свечи, – подумала Констанс. – Должно быть, с ней все в порядке, хотя де Клайтоны могли бы обойтись и без проявленной ими вульгарности».
На самом же деле Бертрада сидела на брачной постели, разрумянившаяся и хорошенькая, окруженная постоянно прибывающими гостями. На ней был красивый шерстяной халат, ее расчесанные, ниспадающие на плечи волосы были увенчаны венком из пшеницы, сухих цветов и лент. Вулфстан, ее муж, с чашей вина в руке сидел, улыбаясь, у кровати.
«Мне придется привыкнуть к нему», – сказала себе Констанс. Вокруг Вулфстана толпились его братья, все еще пьяные, но уже слегка протрезвевшие. Констанс почувствовала, что победная улыбка Вулфстана ее раздражает. По какой-то необъяснимой причине он нравился ей меньше, чем накануне. Ее сводный брат Жюльен наклонился к украшенной лентами кровати. – Ну как невеста? – шепнул он ей на ухо. – Рассказала она тебе о свершившемся чуде?
Констанс поманила пажа и, когда он подошел, послала его к де Жервилю, чтобы тот велел музыкантам выйти на лестницу. Комната была слишком мала для такой громкой музыки. От нее начинала болеть голова.
– Чудо состоит в том, что оно все-таки свершилось, – сказала Констанс. – Еще вчера она угрожала наложить на себя руки.
Констанс огляделась. На полу валялись пустые чаши из-под вина, и гости либо наступали на них, либо ударом ноги отшвыривали их в сторону. Де Жервиль позаботился о том, чтобы слуги приносили еду и напитки, но никого не отрядил для уборки.
Рядом с женихом стоял граф Харфорд со своей женой, которая держала на руках мохнатую собачонку модной в Лондоне породы. Муж и жена обсуждали с де Клайтонами последнее волеизъявление короля Генриха, который потребовал, чтобы все его знатные приверженцы поддерживали его дочь, которую двенадцати лет от роду он выдал за германского императора, главу Священной Римской империи, в качестве наследницы английского престола.
– Нормандцами никогда не будет властвовать женщина, – заявил шериф.
Граф жестом призвал его к молчанию. Еще несколько мгновений назад комната была заполнена родичами Конбурга из Фонтрево. Магнус де Бокаж, дальний кузен Констанс из Роксетера, все еще оставался там вместе с Робертом Фицджилбертом, эти двое красивых, холеных молодых людей оставались, по всей видимости, безразличными к взглядам, которые бросали на них дочери графа Харфорда.
Жюльен толкнул ее локтем:
