Но все же Анжелина не спешила спускаться в кухню, где отец уже накрывал на стол.
«Анри, сыночек мой любимый, ты так далеко от меня! — сетовала она в полной тишине. — Может быть, ты плачешь или тебе холодно! Эвлалия не станет носить тебя на руках, как я, ты не сможешь ощутить тепло материнского тела».
Образ ребенка, припавшего к груди кормилицы, стоял у Анжелины перед глазами. Она с трудом смогла сдержать крик отчаяния. Она хотела, чтобы ее сын был здесь, рядом с ней. Он такой красивый, такой нежный, такой уязвимый…
— Нет! Нет! Я не могу оставить его у этих женщин! Завтра же заберу его и уеду с ним в Испанию. Там я наймусь служанкой на какую-нибудь ферму и не расстанусь с ним. Если надо, я привяжу его к спине, как это делают цыганки. Я буду много работать, буду зарабатывать на хлеб.
Анжелина уткнулась лицом в колени… Нет, это всего лишь безумная мечта обезумевшей матери.
— Анжелина! — позвал дочь сапожник. — Суп на столе! Я слышу, как ты разговариваешь сама с собой! Что такое?
Анжелина быстро накинула на плечи шерстяную шаль и стала спускаться по лестнице. Потом прошла несколько шагов по темному холодному коридору до двери, ведущей в кухню.
На этот раз отец, увидев дочь, улыбнулся. Анжелина поспешила сесть перед дымящейся тарелкой.
— Благодарю тебя, папа, за ужин, — просто сказала Анжелина.
— А благословение? — удивился Огюстен. — С каких это пор ты благодаришь меня прежде, чем Господа Бога?
— Но ведь не Господь Бог сварил этот суп! — возразила Анжелина. — И не он обработал наш клочок земли и посадил овощи. Этим ужином я обязана тебе, папа.
— О, да ты еретичка! — проворчал Огюстен. — Если ты разуверилась, не вспоминай в моменты грусти ни Пресвятую Деву, ни Иисуса. Я не узнаю тебя, Анжелина!
Он сел за стол и, закрыв глаза и сложив руки, начал читать молитву. Анжелина вызывающе смотрела на отца. Огюстену Лубе было пятьдесят два года. У него были седые волосы, низкий лоб, нос с горбинкой. Он никогда не считался красивым, но в молодости пухлые губы и голубые глаза делали его привлекательным.
— Отец, ты закончил? Можно есть? — с иронией спросила Анжелина, давая выход раздражению.
— После той злой шутки, что ты сыграла со мной, могла бы вести себя более скромно! — рассердился отец. — Какая муха тебя укусила?
— Не муха, а овчарка, — наконец решилась Анжелина. — Она в конюшне вместе с ослицей. Собака шла за мной от самого Бьера. Я не смогла от нее отделаться. К тому же ее присутствие придавало мне уверенности. Не сомневаюсь, что она бросилась бы на помощь, повстречай я злых людей. Отец, я хочу ее оставить.
Сапожник с недоумением смотрел на дочь. Минутой позже он стукнул кулаком по столу.
— Собака, овчарка! — закричал Огюстен. — Да ты лишилась разума, дочь моя! Чем ты собираешься ее кормить?
— Я все решила. Она будет есть хлебные корки и кусочки сыра. Я попрошу мадемуазель Жерсанду отдавать нам остатки еды. Она не откажет мне.
Анжелина пристально смотрела на отца. Он выдержал ее взгляд, качая головой. В глубине души он всегда восхищался удивительной красотой своей дочери. Сейчас она казалась какой-то другой, такой хрупкой в ореоле своих роскошных рыжеватых волос. Лиловые глаза казались более светлыми, а веки — темными.
— Нет, завтра утром ты прогонишь собаку! — решительно сказал Огюстен. — Я терплю присутствие кошки, которую ты приютила, только потому, что она избавила нас от мышей, но собака… Она нам не нужна.
— В любом случае она не уйдет, — пожала плечами Анжелина. — Я могу прогнать ее со двора, но она уляжется на улице. Она уже выбрала меня.
— Боже мой! Сколько глупостей мне пришлось выслушать сегодня вечером! Хорошо, после ужина покажешь свою собаку.
На губах Анжелины заиграла победная улыбка. Отец всегда уступал ей! У Огюстена Лубе, человека несдержанного и неукоснительно соблюдающего правила приличия, была одна слабость: его единственная дочь. Он лелеял ее, ведь сыновья умерли в младенческом возрасте, а жену он потерял прошлой осенью.
Огюстен Лубе встал, чтобы достать сыр из шкафа. Затем отрезал два ломтя хлеба.
— Что-то смущает меня в истории твоей клиентки, этой распутной женщины, — сказал он. — Если ты увезла только что родившегося ребенка, значит, его не крестили?
— Полагаю, что этим занималась его бабушка, папа. Ведь ему было уже три дня!
— В таком случае, неужели ты думаешь, что кюре ни о чем не догадался, не понял, чей это ребенок? Дочь моя, ты должна была спросить об этом. Лучше окрестить ребенка дважды, чем ни разу. Хочу напомнить тебе, что повитуха имеет право сама крестить новорожденных.
— Только в том случае, если они находятся в смертельной опасности, папа, — возразила Анжелина.
Она без аппетита съела сухой, пересоленный кусок овечьего сыра. Огюстен налил ей стакан вина.
— Выпей, это придаст тебе бодрости, малышка, — сказал он. — Мне не нравится, что ты такая бледная. Можно подумать, что тебе пускали кровь.
Анжелина пожала плечами. Она действительно плохо себя чувствовала. Хотя в камине горел огонь, молодой женщине было холодно. Сапожник экономил дрова и даже зимой никогда не клал в камин больше двух поленьев. И только в черном чугунке, висевшем над очагом, всегда была горячая вода для хозяйственных нужд.
— Я наелась, папа. Хочу поскорее лечь спать. Пойдем посмотрим на мою овчарку.
— Просто на овчарку, — поправил дочь сапожник, вставая.
Он тайком положил в карман куртки кусок хлеба и корку сыра. Анжелина заметила это, но ничего не сказала. Они молча направились к двери. Огюстен взял лампу. Ее света было достаточно, чтобы пересечь двор, поросший травой, так как плиты лежали только вдоль строений.
Молодая женщина огляделась. У северо-западной стены росла старая слива. Эта стена была частью крепостных укреплений, возвышавшихся со стороны долины Сала. Слева от дерева находилась рига, чуть дальше, около ниши, — конюшня. Двойная дверь из широких досок, выцветших от дождей и солнца, выходила на улицу Мобек. Семье Лубе не надо было опасаться, что к ним во двор проникнут незваные гости или разбойники.
— У нас маленький домик, — часто говорила Анжелина родителям.
Они, смеясь, отвечали, что у них действительно скромный домик, который не может сравниться с величественными домами буржуа на площади с фонтаном или с мануарием Лезажей. Зато такое расположение дома и хозяйственных построек, которые достались Огюстену по наследству, не часто встретишь в Сен-Лизье, где большинство домов не имели сада или двора и выходили прямо на улицу.
— Уверяю тебя, папа, это действительно хорошая собака, — говорила Анжелина, открывая конюшню.
