Глаза у мисс Бержерон округлились.
— Прошу прощения. Я просто имела в виду…
— Я знаю, что вы имели в виду, мисс Бержерон. Вы ожидали, что я буду рад этому вторжению в мою жизнь, а если не буду, то вы попытаетесь унизить меня.
— Нет! Приношу извинения, если вы подумали так. Я имела в виду только… только…
— Только что?
— Только желание познакомиться, — сказала она.
— Позвольте мне освободить вас от этого желания, мисс Бержерон. Вы и я не сможем быть друзьями.
В ее бледно-зеленых глазах что-то блеснуло.
— Да, не сможем, потому что я не смогла бы подружиться с таким нелюбезным и не по-джентльменски грубым человеком, как вы.
Это определенно ошеломило его.
— Пардон?
— Я уже в первую нашу встречу объяснила вам, что я тоже не рада тому, что происходит, ваша светлость, но не в моей власти исключить себя из этой ситуации. Я пыталась быть любезной с вами, а вы… вы при каждом удобном случае демонстрировали свое презрение ко мне.
Грейсон рассвирепел. Она слишком уж дерзка.
— Должно быть, вы не вполне понимаете, с кем вы разговариваете в таком тоне…
— О, я очень хорошо понимаю, — с блеском в глазах сказала она. — Я отлично знаю, что со своими знакомыми вы любезны и обаятельны, но с теми, кто ниже вас по положению, вы распускаете перья, словно самодовольный и самовлюбленный павлин!
Грейсон задохнулся. Еще никто не разговаривал с ним таким образом.
— Да вашей наглости просто нет границ, мисс Бержерон!
Выражение ее лица внезапно изменилось. Оно стало почти печальным.
— Возможно. Я постараюсь не быть такой резкой. Но я не покойница, ваша светлость. Я сделала всего лишь то, что требуется для выживания.
Грейсон молча смотрел на нее. Он был зол — никто не разговаривал с герцогом столь резко, но в нем все-таки пророс росток стыда. И сейчас, когда его подвергли такой порке, он не знал, что сказать.
Появилась приближающаяся карета, и он предположил, что это его. Мисс Бержерон тоже смотрела на карету. Карета была не его, это была ее карета. Кучер соскочил, чтобы открыть дверцу. Мисс Бержерон прошла вперед и, не оглянувшись, грациозно села в экипаж.
В час ночи Диана вышагивала перед резным камином в анфиладе своих комнат. Огонь давно превратился в тлеющие угли, Диана была одета в шерстяной пеньюар и отороченные мехом тапочки. Ее мысли перепрыгивали с одной темы на другую, в мозгу рождались какие-то ужасные образы.
Грейсона после концерта в Уайтхолле ожидали еще несколько часов назад, однако он так и не пришел. Милли, личная горничная Дианы, впустила бы его через заднюю дверь и провела бы через вход для слуг. Что могло его задержать? Диана пыталась убедить себя, что этому есть разумное объяснение — неожиданные визитеры, у лошади сломалась подкова или у кареты — ось.
Но неужели Грейсон не мог направить посыльного? Разумеется, мог, а это означает, что произошло что-то плохое. На ум пришли воры. Они были кровожадными и безжалостными, Диана слышала, что они выходят по ночам из доков и нападают на людей. Ей тут же захотелось схватить единственную свечу и выбежать из комнаты, чтобы отправиться на поиски.
Юстис-Хаус был темным и безмолвным; ночь пришла рано, и слуги давно удалились. Диана медленно и бесшумно шла через широкие залы, мимо портретов предков ее мужа, мимо статуй и фарфоровых ваз. Она направлялась к большой, изогнутой лестнице, ведущей к главному входу и в другой коридор. В конце этого коридора находилась лестница поуже, которая вела в крыло, где размещались слуги. Здесь были комнаты, предназначенные для старших слуг — для дворецкого Хэтта, повара, экономки, для двух лакеев и двух горничных. Другие слуги спали внизу, по двое в комнате. Лорд Юстис не любил приходящую прислугу; он предпочитал постоянно иметь под рукой собственных слуг.
В третью дверь справа, а это была комната Милли, Диана негромко постучала, украдкой огляделась, чтобы удостовериться, что ее никто видел, и приоткрыла дверь. Диану никто не услышал, в том числе и Милли.
Она постучала снова, на сей раз громче. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем дверь распахнулась, и перед ней предстала Милли, моргая сонными глазами, ей слепил глаза свет от свечи. На горничной был шерстяной ночной халат и чепец. Через плечо была перекинута рыжая коса.
— Мэм? — шепотом спросила Милли, явно удивленная визитом госпожи.
Диана проскользнула мимо Милли и шагнула в комнату. Комнатка была маленькая, не более десяти футов в длину, с единственным слуховым окошком. Здесь пахло пеплом и щелочным мылом, угли в жаровне давно остыли. В маленькой комнатке было по-зимнему холодно.
— Милли, никто не приходил? — громким шепотом спросила Диана. — Хотя бы посыльный?
— Нет, мэм, — ответила Милли и энергично покачала головой.
— Когда ты отправилась спать? — строго спросила Диана.
— В половине двенадцатого, — неуверенно ответила Милли.
— В половине двенадцатого! А что, если посыльный приходил позже? Надо было оставаться внизу до полуночи!
— Прошу прощения, мэм, но мне вставать с первыми лучами солнца…
— Да, я знаю, но ведь ты меня понимаешь?
— Да, мэм, — тихонько сказала Милли.
О Господи, вины горничной тут не было, Диана это прекрасно понимала, но ее снедало беспокойство. Грейсон никогда не подводил ее, а в тех редких случаях, когда что-то вставало на пути, он посылал сообщение.
Милли нахмурилась и съежилась, дрожа от холода.
Диана вверила Милли свою тайну. Можно сказать, всю свою жизнь, ибо если Милли когда-либо выступит против, она легко погубит Диану. Лорд Юстис ни за что не простит ее за эту связь, тем более что супруга так и не одарила его наследником, которого он отчаянно хотел. Милли была способна разрушить все, и даже сейчас, расстроенная отсутствием Грейсона, Диана не посмела обвинять горничную.
— Прошу прощения, Милли, — сказала она. — Я не хотела тебя обидеть, но у меня страшно болит голова.
— Вам следует принять настойку опия, мэм, — предложила, поеживаясь от холода, Милли.
Диана внимательно посмотрела на горничную; растерянность ушла из ее глаз, в них появилось нечто другое.
— Да, — негромко произнесла Диана. — Возможно.
Что-то изменилось в этой комнате. Милли почувствовала свою власть над Дианой.
— Я бы немедленно пришла к вам, если бы появился посыльный… я всегда так делаю.
— Да. — Внезапно Диана почувствовала, что ее приход сюда был большой ошибкой. — Ну, не стану тебя больше задерживать, — добавила она, выдавив улыбку. — Ты права, вставать рано. — Она прошла мимо Милли, но когда госпожа оказалась рядом с дверью, Милли положила руку на дверную ручку.
