– И еще у меня есть долги, – заметил герцог, – и я могу в один прекрасный день угодить в долговую тюрьму.
– Неужели все так плохо? – растерянно спросила Сефайна.
– Если вы найдете в доме что-нибудь подходящее для продажи, – ответил герцог, – я тут же продам эту вещь. Вероятно, вы знаете, что дворец и поместье – майорат должны перейти к моему сыну, которого у меня нет. А все, что я имел право продать, уже продано.
– Но что вы намерены предпринять? – спросила Сефайна.
– Не имею ни малейшего представления, – ответил герцог. – Мне хватало забот, чтобы как-то держаться с двумя старыми слугами, которым отсюда одна дорога, в работный дом, а теперь мне на шею повесили жену, как альбатроса из поэмы Колриджа.
Он тут же поспешно добавил:
– Простите меня, я не хотел быть грубым, но, к сожалению, таковы факты.
– Я не обиделась, – ответила Сефайна. – Ну, во всяком случае, у нас остаются проценты с моего капитала, пока мне не исполнится двадцать пять.
– У нас? – переспросил герцог. – Вы правда намерены быть моей союзницей в этом жутком положении?
Сефайна посмотрела на него с некоторой растерянностью.
– Вы полагаете… у меня есть… еще какой-нибудь… выход? – спросила она нерешительно.
– Если вас пугают лишения, – указал герцог, – вы, несомненно, можете найти приют у кого-нибудь из ваших родственников.
– Право, не знаю, кто из них захочет меня принять, – ответила Сефайна, – и ведь начнутся… сплетни… если мы поселимся… отдельно сразу после того… как поженились?
– Да, это верно, – сказал герцог, – но я просто думал о том, как тяжело вам будет здесь.
– И… вам, – еле слышно произнесла Сефайна.
– Согласен, хотя это и звучит очень грубо, – отозвался он. – Но прежде чем мы перейдем к дальнейшему, разрешите сказать вам, что вы совершенно не такая, как я думал.
– А что вы думали? – спросила Сефайна?
– Откровенно говоря, я предполагал, что вы либо впадете в истерику, либо начнете жеманничать.
Сефайна вновь засмеялась.
– У меня правда чуть было не началась истерика, когда маменька сообщила мне свой план, и потом, когда я… вошла в… часовню.
– Я думала… – добавила она после паузы, – что вы… старик… или калека… и очень… дурной человек.
– Ну, во всяком случае надеюсь, что я ни то, ни другое и ни третье, – заметил герцог.
– Да… конечно… вы… совсем другой, – заверила его Сефайна и, занятая разговором, машинально сняла шляпу, положив ее на пол у кресла.
Герцог увидел, что ее волосы разделены прямым пробором и собраны в пучок на затылке. Два длинных локона ниспадали по сторонам нежного овала ее лица.
Взглянув на ее прямой нос, еще раз посмотрев на большие выразительные глаза, он внезапно воскликнул:
– Теперь я понял, на кого вы похожи!
– На кого же?
– На очень юных итальянских мадонн в галерее Уффици.
Сефайна уставилась на него в изумлении.
– Вы… говорите… серьезно? Я… смотрела на… них тысячи раз… и мне так… хотелось… быть… похожей на них.
– Ваше желание исполнилось, – ответил он. – Сходство поразительное. – Он улыбнулся, и улыбка удивительно преобразила его лицо. – Так, может быть, вы вовсе не моя жена, а небесный ангел, и вновь исчезнете, вернувшись туда, откуда снизошли в наш мир.
– Ах, если бы! – проговорила Сефайна. – Тогда бы… вы… быть может… нашли счастье…
Она не договорила. Герцог пожал плечами и опять отошел к окну.
– Это мне недоступно, – проговорил он. – Во всяком случае, пока я не приведу в порядок мои дела.
– Я помогу вам! Мне кажется, я… способна вам… как-то помочь, – сказала Сефайна, – хотя… у меня нет… столько денег… как вы… думали.
– Я не думал о ваших деньгах, когда отказывался жениться на вас! – гневно воскликнул герцог. – Я сказал вашей мачехе, что не намерен продавать свой титул.
Так, значит, ее деньги его не прельщали! Сефайна больше не сомневалась, что он был вынужден жениться на ней по причине, как-то связанной с бумагами, которые ее мачеха отдала ему в часовне. Она чуть было не спросила, что это были за бумаги, но тут же испугалась, что ему это покажется желанием вмешиваться в его жизнь. Ну, может быть, он когда-нибудь сам расскажет ей, почему был вынужден уступить графине. Герцог отвернулся от окна.
– Время второго завтрака, – сказал он, – и, полагаю, мне следует проводить вас в вашу комнату. – Помолчав, он прибавил: – Боюсь, вам придется обходиться без горничной.
Только тут Сефайна сообразила, что экипаж с горничными и курьером не последовал за каретой; в которой мачеха увезла ее утром. Видимо, они отправились прямо в Лондон.
До этой минуты она даже про них не вспомнила. Видимо, ее багаж погрузили в карету графини.
– После завтрака, – сказал герцог, – я покажу вам дом, и вы увидите, как здание превращается в развалины, если его не подновляют.
В его голосе звучала горечь, и Сефайна поторопилась сказать:
– Я уверена, что до этого еще очень далеко, а кроме того, я придумала, что нам следует сделать.
– Что именно? – осведомился герцог.
Внезапно Сефайна смутилась.
– Я очень хочу… посмотреть дом, – произнесла она, запинаясь. – И, разумеется, ваши сады и… все ваше… поместье. Оно очень большое?
Герцог понял, что она собиралась сказать что-то другое, но никакого интереса это у него не вызвало. Он чувствовал только, что Изабель, хотя Сефайна оказалась не так ужасна, как он опасался, вышла из их столкновения победительницей.
Она нанесла ему сокрушительное поражение, как и хотела, а теперь будет злорадно смаковать пытку, которой его подвергла, связав браком с девушкой, которую он не любит, пытку, которой собралась его подвергнуть с самого начала.
И она отлично знала, что Сефайна получит право воспользоваться своими деньгами только через семь лет!
После весьма скудного и, как про себя решила Сефайна, почти несъедобного завтрака, герцог сказал:
– Теперь я покажу вам дом, и вы увидите, что мне приходится терпеть изо дня в день! – И вновь у него в голосе послышалась горечь.
Так, наверное, бывает всегда, когда он говорит о том, что принадлежит ему, решила Сефайна.
Сначала он провел ее по анфиладе комнат на первом этаже. Когда-то они, несомненно, не уступали в великолепии парадным апартаментам Уика. Но теперь все обветшало и выцвело.
Вода просачивалась сквозь потолки, разрушая плафоны. Все комнаты, где они побывали, требовали полного ремонта, от пола до потолка. Только мраморные камины XVIII века время пощадило. И в некоторых на решетках лежала зола. В бальном зале, где давно не чистили дымоходы, паркет был весь в грудах осыпавшейся сажи.