И… и все, что он сказал тогда, было: «Бедный ты мой старина Дик…». Больше ни слова. Он не винил меня ни в чем, он не позволил мне вернуться и рассказать правду. О, Вобертон! Ведь когда Джек окликнул меня, мне следовало тут же признаться, выложить все, выкрикнуть эти слова признания и раскаяния, но он… он не позволил. Он сказал только: «Ради Лавинии…»
Вобертон громко высморкался, пальцы его дрожали.
— Вам известно, что случилось потом. Вы знаете, что отец выгнал Джека из дома без единого пенни, знаете, что друзья от него отвернулись, знаете, как убивалась моя бедная матушка. И вам известно, что он уехал, куда — никто не знал. Его не могли отыскать даже когда мать умерла… Последними его словами, обращенными ко мне, были: «Постарайтесь сделать Лавинию счастливой… И забыть все это». Забыть! Бог ты мой! И с тех пор я ничего о нем не слышал, вплоть до момента, когда месяца два назад он напал на мою карету. Я был настолько потрясен, что и слова не мог вымолвить. А он… он схватил меня за руку и начал смеяться! Стояла такая темень, что я едва различал его лицо. Мне только и хватило времени, что спросить как его найти. А потом он умчался галопом и скрылся где-то в вересковых зарослях. Я еще подумал тогда, что зла на меня он не держит…
— Он и теперь не держит! — резко заметил Вобертон. — Но, мастер Дик, если все это правда, почему бы вам не попробовать восстановить его доброе имя? Ведь…
Ричард медленно отвернулся.
— Теперь я не могу допустить, чтоб имя моей жены смешивали с грязью… Спасая его честь, я погублю ее.
Вобертон не знал, что ответить. Потом наконец откашлялся и заметил, что ценит доверие, оказанное ему Карстерсами.
— Вы… э-э… так подробно описали роль, сыгранную его милостью в тот роковой вечер. Возможно, ваше… ну, скажем, воображение, несколько преувеличивает… последствия сей ситуации?
Ричард ответил равнодушным усталым взглядом.
— Возможно. А может, просто подавляет его столь… э-э… экстраординарная индивидуальность. Ведь он не заставлял меня… лгать. Даже Бельмануар не в силах был заставить меня совершить это. И… и в то же время я чувствовал, что он словно подталкивает меня, побуждает обвинить во всем Джека. Нет, я просто не в своем уме, вот и все!
Вобертон с состраданием глядел на Ричарда — вся его поза выражала то удрученное состояние, в котором он пребывал. Затем он, похоже, вознамерился взять себя в руки и гордо выпрямился.
— Так вы… э-э… вы не собираетесь пользоваться его долей дохода, сэр?
— Я еще не настолько низко пал, Вобертон.
— Его светлость оставляет Уинчем и все имущество вам. Он огорчится, узнав, что вы отказались.
— Я не прикоснусь к его доле.
Адвокат кивнул.
— Признаюсь, мистер Карстерс, я рад слышать это. И снова связываться с его светлостью вовсе не обязательно. Полагаю, он не горит желанием… это… вступать в какие-либо контакты с семьей. Для него это слишком болезненно. Но он велел передать вам привет, сэр, и ее светлости тоже.
— Благодарю… Вы ничего не упустили? Больше он вам ничего не говорил?
— Он был очень сдержан, сэр. Однако не думаю, что он несчастлив.
— И никакой… горечи?
— Определенно нет, сэр.
Мистер Вобертон поднялся, явно изъявляя желание уйти как можно скорей. Ричард нехотя последовал его примеру.
— Так значит, вам больше нечего мне сказать?
— Сожалею, сэр, но это так. Нечего.
Ричард медленно приблизился к двери и отворил ее.
— Позвольте поблагодарить вас, сэр, за ту доброту и усердие, что вы проявили, выполняя столь деликатное поручение. Весьма признателен.
Мистер Вобертон низко поклонился.
— Умоляю, не стоит об этом. Все, что я делаю для Карстерсов, доставляет мне лишь самое искреннее удовольствие.
И, отвесив еще один поклон, он скрылся за дверью.
ПОЯВЛЕНИЕ ЛЕДИ ЛАВИНИИ КАРСТЕРС
Ричард неспешно вернулся к креслу. Постоял секунду и сел. Положил руки на стол и тупо глядел в окно. Так он просидел какое-то время совершенно неподвижно. Наконец с тихим вздохом взял перо. Обмакнул в чернильницу и другой рукой придвинул к себе кипу бумаг. И начал писать.
Минут двадцать, наверное, путешествовало перо по страницам, затем остановилось и Ричард поднял глаза к двери.
Она отворилась и впустила леди Лавинию. Шурша юбками, вошла она в библиотеку с рукоделием в руках. Шутливо сделала книксен мужу и, подойдя к креслу, протянула было руку в ямочках, чтоб придвинуть его. Но затем передумала и, порхнув к кушетке, уселась на нее, расправляя бесчисленные оборки и юбки. А усевшись, занялась работой — иголка быстро сновала по ткани, делая четкие стежки.
Ричард молча наблюдал за ней, следя за каждым движением ее хорошенькой ручки и каждым поворотом белокурой головки.
Очевидно, молчание было не по вкусу леди, ибо она вскоре начала отбивать нетерпеливый такт своей стройной ножкой. Муж по-прежнему не произносил ни слова и она подняла свои эмалево-голубые глаза.
— Ну, что ты такой мрачный, Дик? Почему не говоришь со мной? — голос был высокий и какой-то детский, и еще она имела привычку заканчивать каждую фразу заметным повышением тона, что в совокупности с несколько протяжной манерой выговаривать гласные придавало ее речи особое очарование.
Ричард с видимым усилием улыбнулся.
— Разве, моя дорогая? Виноват. Только что заходил Вобертон.
Личико жены на секунду омрачилось, пухлая нижняя губка капризно выпятилась.
— Он с ним виделся.
— О-о?.. — это «о» прозвучало вдвое протяжней, чем следовало бы, и было призвано изображать равнодушие.
— Да. Джек ото всего отказался. Просит меня быть его доверенным лицом и распоряжаться Уинчемом по своему усмотрению. Он поступил очень благородно…
— Да! О, да! И ты согласился, Ричард?
Он пропустил вопрос мимо ушей.
— Он… Вобертон говорит, что он не сильно изменился.
— О?.. — снова протяжный вопросительный звук, сопровождаемый деликатным зевком.
— И еще он сказал, что не думает… что Джек затаил на меня зло — он замолк, ожидая ответа жены, но она была целиком поглощена прикалыванием цветов, выдернутых из вазы, к своему платью и молчала. Карстерс устало отвернулся.
— Если бы не ты, дорогая, я бы тогда сказал всю правду… Я, наверное, просто обезумел, что не сделал этого.
— Дик! — она уронила цветы на пол, но не обратила внимания. — Дик!
— О, тебе нечего бояться! Не думаю, — с горечью продолжил он, — что найду в себе мужество… снова увидеть всех их по прошествии этих шести лет…
Лавиния беспокойно заерзала по кушетке.
