Она знала, что в случившемся он винит самого себя. Вновь и вновь обращал он к себе горькие упреки:
– Дасадас сражался недостаточно хорошо, не смог уберечь Эпону.
Переполненная так и не излитым собственным горем, Эпона все же пыталась успокоить его.
Но нельзя было забывать и о даках.
– Они скоро будут здесь, – сказал Дасадас. – Они отыщут нас по следам копыт; они непременно хотят захватить тебя, Эпона. Мы должны ехать.
– Но ты слишком тяжело ранен для этого, Дасадас.
– Посмотри лучше на себя. У нас нет выбора. Мы должны как-нибудь забраться на серого; оставшись здесь, мы обязательно попадем в плен. На этот раз мы даже не сможем отбиваться.
Эпона не могла с ним не согласиться; им уже не спастись, если они опять попадут в руки даков. Она нашла мох и зубровку, чтобы остановить свое кровотечение, а затем как могла забинтовала бок Дасадаса куском ткани, оторванным от одежды. Они наполнили бурдюк водой и, хотя ни у кого из них не было аппетита, слегка подкрепились. Они не могли, но должны были продолжать путь.
И они продолжили путь.
Чтобы взобраться на лошадь, надо было преодолеть кошмарную боль, еще труднее было преодолеть сильное головокружение, и все же мужчина и женщина сумели взгромоздиться на серого коня и повернули его на север. Туда, куда рвалось его сердце. Его инстинкт, его слух и обоняние подсказывали, где находятся кобылы, и гнедой жеребец (они мирно паслись на укромной лужайке) и направился в их сторону, почти не слушаясь поводьев, которые держала в своих руках женщина.
Едва тронувшись с места, Эпона оглянулась на холмик под дубом. Маленький холмик в испещренной солнечными пятнами тени. У нее не осталось даже янтарного ожерелья, чтобы положить рядом с сыночком. Оно пошло в уплату за лошадь.
Но боль отнюдь не сосредоточивалась в ее теле.
– Найди их, – шептала она жеребцу, склонясь над его холкой. – Найди их.
За то, что даки отказались от преследования, надо было благодарить убежавших кобыл и гнедого жеребца Дасадаса. Эпона, однако, не знала этого. Она ехала в полузабытьи от горя и беспокойства, совершая невозможное, потому что ничего другого ей не оставалось.
Дакские воины возвращались с войны, которую они постоянно вели на границе своей страны с соседями – скордичами. У них было мало опыта в охоте и выслеживании, и запутанные отпечатки копыт, оставленные убежавшими кобы– лами, сбили их с толку. Они так и не заметили того места, где следы серого коня повернули на север, к лужайке, где отлеживались Эпона и Дасадас. Даки преследовали кобыл, пока не поняли, какая это безнадежная затея – поймать лошадей на открытой равнине; тогда-то они и прекратили преследование.
– Мы еще поймаем эту женщину, – обещал предводитель своим людям. – Она заехала очень далеко – кто-нибудь наверняка ее увидит. Кто-нибудь упомянет о ней. И спрятать этих больших фракийских лошадей будет очень трудно. Хотел бы я знать, на что они ей.
Серый безошибочно привез Эпону и Дасадаса к их стаду. Молодой гнедой конь, почуяв приближение серого жеребца, предостерегающе заржал, но Дасадас нашел в себе силы повелительно окликнуть его, и гнедой так и не атаковал серого. Оба животных гневно вращали глазами, выгибали шеи и раздували ноздри, пока Эпона, спешившись, не поймала коня Дасадаса и не помогла хозяину забраться на него.
Было совершенно очевидно, что он не может ехать дальше, но она хотела найти какое-нибудь более укрытое, менее заметное место, где они могли бы провести ночь, ибо теперь они знали, что их разыскивают. Она не стала спрашивать Дасадаса, может ли он ехать, как не стала спрашивать и себя. Объехав вокруг кобыл, она вновь согнала их в тесное стадо, затем взяла в руку веревку, конец которой был привязан к кобыле, вожаку этого маленького табуна, и отправилась в путь. За ней следовали все кобылы, а замыкал эту процессию низко склонившийся над холкой своего коня Дасадас.
Им очень посчастливилось. Скоро они нашли рукав Дуная, который привел их к глубокой скрытой долине без каких-либо признаков человеческого жилья. В это время года на траве лежал тонкий покров снега, но под деревьями земля оставалась сухая и можно было набрать много хвороста для костра. Эпона подумала, что они могут пробыть в этом месте достаточно долго, чтобы восстановить свои силы.
Духи благожелательны к ним. Возможно, они довольствуются жертвоприношением ее сына, не потребуют ничего больше.
«У меня нет ничего, что я могла бы им отдать», – печально подумала Эпона. Теперь, закрывая глаза, она уже не видела Кажака. Видела лишь небольшой холмик над выкопанной кельтским кинжалом могилкой под дубом.
Из них двоих Дасадас был самым слабым. Хотя Эпона и сама отчаянно нуждалась в отдыхе, она охотилась вместо него, расставляла силки на мелкую дичь, прячась недалеко от пасущихся лошадей, по полдня терпеливо ожидала появления какой-нибудь съедобной птицы, чтобы подстрелить ее из лука.
Но все дикие существа, чувствуя присутствие нежеланных гостей, избегали этого места, поймать хоть какую-нибудь дичь было очень трудно.
Чуточку окрепнув, они продолжили путь, но гораздо медленнее. Если им не встретится никаких новых препятствий, они смогут достичь Кельтской долины… к началу солнечного времени года. А до солнечного времени года оставалось еще так много лун…
Разумеется, им по-прежнему приходилось сталкиваться с трудностями. Дасадас поправлялся медленно, чувствовал себя неважно, хотя и не признавался в этом. Он так и не смог найти связующего звена между своим духом и духом Эпоны, тем не менее ему передавалась ее мрачная решимость во что бы то ни стало добраться до Голубых гор, и не только добраться самим, но и отогнать туда лошадей. Он не щадил себя, с каждым днем все худел и худел; пока его голова не стала походить на туго обтянутый кожей череп, откуда безжизненно смотрели серые глаза. Теперь он даже не притрагивался к ней, отныне его сил хватало лишь на продолжение путешествия. Он как будто вел личный поединок с самой судьбой и ни за что не хотел его проиграть.
Когда они достигли хорошо памятной Эпоне широкой равнины, где Дунай круто поворачивал наконец на запад, как-то ночью удрала одна из их кобыл. Эпона с особенной радостью мечтала о том, какой замечательный жеребенок получится от случки серого жеребца с великолепной крепкой рыжей кобылой. Именно эта кобыла и убежала, а они так и не смогли ее отыскать.
И в ее бегстве Дасадас также винил себя. В эту ночь он должен был охранять стадо, но уснул, забылся усталым беспокойным сном, наполненным кошмарными видениями… Он бил себя кулаками по голове, пока Эпона не велела ему прекратить это.
Вторую кобылу они потеряли уже в предгорьях, когда Эпона стала уже приободряться. Не привыкшая к скалистой местности, лошадь сломала ногу, провалившись в трещину, и ни искусство Эпоны, ни магия не смогли ее спасти.
