Натали Питерс - Маскарад

– И напрасно. Если вспомните, с момента нашей встречи я совершил массу безрассудных поступков.

– Вы сожалеете о вашем последнем поступке? – с хитрецой спросила она.

Он снова взял ее за руку.

– Нет, Фоска, никогда не сожалел.

Лодку покачивало. Гвидо мурлыкал песню. Фоска прикрыла глаза. Все походило на восхитительный сон: летний вечер, поездка с возлюбленным на гондоле при легком ветре с Адриатики, гондольер, поющий любовную песню, Венеция, парящая над волнами, – волшебная и обольстительная.

– Мы никогда не вернемся сюда, – печально сказала она.

– Да.

– Это как сон или представление – захватывающее, шумное и такое реальное, что забываешь, будто это только иллюзия. А потом вдруг наступает конец.

– Я видел здесь незабываемый сон.

– Алессандро, – спросила Фоска после некоторого молчания, – а ваша мать сказала правду? Рафаэлло действительно ваш сын?

Он коротко рассмеялся.

– Насколько мне известно, нет. Слава Богу!

– Вы хотите сказать… ваша мать…

– Состряпала всю эту сказку, – кивнул он головой. – Не правда ли, она была блестяща? Клянусь, ей надо было стать юристом. Помните, она сказала: «Вы слышали, мой сын признал»?.. Она была великолепна. Воистину венецианка до кончиков ногтей, которая так умело прядет свою фантастическую ложь, что все верят ей. Я сам почти поверил.

– Значит, вы никогда не знали еврейку по имени Даниэлла?

Он поколебался, но не дольше доли секунды.

– Я никогда не знал никакой еврейки. И я, конечно же, до встречи с вами не сделал ни одной женщине предложения выйти за меня замуж. Должен признать, что эта часть ее повествования была немного рискованной. Я удивлен, что Раф не поймал ее на этом.

– Но ведь именно Даниэлла была его матерью, – напомнила Фоска. – И он хотел верить, что она была добропорядочной девушкой.

– Уверен, она действительно была такой, – задумчиво проронил Алессандро. – Такие девушки, как она, не признаются своему любовнику в беременности, понимая, что они не пара друг другу.

Алессандро немножко подвинулся, чтобы уменьшить давление на раненую ногу.

– Эй, Гвидо! Знаете ли вы небольшую бухту в пяти милях ниже Местре, позади тех островов, где рыбаки вяжут свои сети?

– Да, синьор, знаю.

– Вот туда мы и направляемся. И прошу побыстрее.

– Слушаюсь, синьор, – весело сказал Гвидо. Алессандро снова поерзал.

– Ох, проклятая нога. Что это? – Он нагнулся и достал из-под скамьи карнавальную блеклую маску. Она отсвечивала в бледном свете луны как призрачная шелуха. Зловещая, с выдающимся вперед носом, выступающей верхней губой, бессмысленными черными глазами.

– Уверен, что там, куда мы едем, она нам не понадобится.

Он перебросил маску через борт гондолы в лагуну. Невесомая и белая, как клочок пены, она поплыла по волнам, и ветер сносил ее как опавший лист к мерцавшему в ночи городу, откуда она и появилась.

Светлейшая (ит.).

Старинная золотая венецианская монета. – Примеч. пер.

Герметически закрывающиеся вырезы в бортах судов типа амбразуры для пушечных стволов военного парусного судна.

Баррель равен в Великобритании примерно 184 литрам жидкости.

Мужской парик из длинных волос, завитых в локоны, ниспадающие по плечам. До сих пор такой парик носят английские судьи.

День покаяния. – Примеч. ред.