Клим нахмурился:
– Кто?
– Хуа Бинбин.
Клим направился в гостиную. Чьинь семенила рядом:
– Мисс Хуа такая замечательная! Я видела ее новый фильм – ох, сердце разрывалось!
Бинбин была в шелковом синем платье с короткими рукавами. Что на свете делается – китайские женщины начали руки выше локтя показывать! Она протянула Климу маленькую ладонь:
– Вы, наверное, не помните меня. Два года назад я работала на вашу супругу.
– Я помню.
Бинбин смотрела на Клима снизу вверх. Тень от надвинутой на лоб шляпки делила ее лицо надвое: яркие губы и нежный подбородок освещены, а глаза спрятаны.
– Я только что вернулась из Пекина, мы отвезли туда мой фильм. В столице все газеты пишут о процессе над Бородиной, ее кузиной и тремя дипкурьерами…
– Суда еще не было? – помолчав, спросил Клим.
– Чжан Цзолинь затягивал дело, надеясь выторговать у Михаила Бородина побольше. Но тот отказался идти на переговоры ради спасения своей жены. Сказал, что если он объявит перемирие, то получится, что жена значит для него больше, чем мировая революция.
Клим провел ладонями по лицу:
– Что им грозит?
– Либо смертная казнь, либо пожизненное заключение. Я сегодня слышала по радио, что вы собрались в Пекин. Вы едете из-за Нины?
Клим кивнул.
– Я пришла спросить: могу я что-нибудь для вас сделать? – проговорила Бинбин. – Мы повздорили с вашей женой, но я умею быть благодарной. Она помогла мне заработать деньги на фильм.
– Вы знаете кого-нибудь из чиновников в Пекине? – спросил Клим.
– Нет. Но здесь, в партии Гоминьдан, у меня много друзей.
– С кем именно вы знакомы?
– Помните Го, художника, который рисовал плакаты для мисс Нины? Все переговоры между Генеральным профсоюзом и штабом Гоминьдана ведутся через него. Есть еще…
– Погодите, – перебил Клим. – Он знает, как выглядит печать лидера Генерального профсоюза?
– Ван Шоухуа? Скорее всего.
Клим сжал ее руку:
– Познакомьте меня с ним.
6
Осада советского консульства продолжалась. Теодор Соколов смотрел в окно. Враг – Лазарев, полковник ничейных войск, – лупцевал по морде какого-то типа в гражданском. Вокруг толпились довольные зрители – белогвардейцы.
Соколов щурил близорукие глаза, стараясь разглядеть, кто на этот раз попался им в руки. Беляки не то чтобы никого не пускали в консульство, они делали невозможной его работу. Умно, умно… Обыскать, поставить к стенке и по всем правилам расстрела сфотографировать. Или спровоцировать драку. Властям жаловаться бесполезно – там один ответ: белогвардейцы патрулируют вверенную им территорию и, согласно директиве, обыскивают всех подозрительных. Если есть жалобы, после как-нибудь разберемся.
Предатели из Гоминьдана что-то затевали. Нескольким агентам удалось прорваться через белогвардейский кордон; они сказали, что военный губернатор требует разоружить рабочую гвардию. Предлог такой: под видом революционных отрядов в городе формируются шайки, которые грабят население. Отличить революционера от бандита невозможно, поэтому оружие будут изымать у всех.
Если это случится, революция умрет. Перетянуть солдат на свою сторону не выйдет. Им, набранным из деревень, невозможно объяснить, что такое социализм, им для начала надо пообкататься в городе. А это время – чертово время!
Телефон не работал – белогвардейцы оборвали провод. Связь с китайскими товарищами только через курьеров.
Тот, которого били, ловко влепил Лазареву между глаз, отскочил и побежал в сторону консульства.
Это был Клим Рогов.
Красноармейцы, охранявшие консульство, сначала не хотели пускать его, но он устроил скандал и потребовал немедленно позвать Теодора Соколова.
Кровь сочилась у него из рассеченной брови. Он тяжело дышал, скалил зубы:
– Слабоваты оказались господа офицеры. Не думали, что им сдачи дадут.
Соколов очень удивился, когда узнал, что Клим все эти дни провел в штаб-квартире Генерального профсоюза: служил переводчиком. В свое время он показался ему довольно жалким типом, неспособным на серьезные дела. Но, видимо, революция и его захватила.
– Против нас что-то затевается, – сказал Клим, вытирая кровь рукавом. – Ребята готовятся к обороне: запасают продукты и бинты на опорных пунктах.
– Почему вы вызвали меня? – спросил Соколов. – У вас ко мне какое-то поручение?
Клим быстро взглянул на стоявших рядом красноармейцев:
– Я сказал Ван Шоухуа, что лично вас знаю и что вам можно доверять. Он опасается за архив: если враги захватят нашу финансовую отчетность, то сразу будет понятно, кто платил за революцию в Китае. Уничтожить бумаги мы не имеем права: Гоминьдан и так распускает слухи, что фонды разбазариваются. У нас должны быть доказательства, что все до последнего цента было потрачено на дело.
Мы приняли решение вывезти архив в надежное место – в советское посольство в Пекине.
Соколов кивнул:
– Это разумно.
– Вот доверенность от Ван Шоухуа. – Клим вытащил из нагрудного кармана бумагу. – Он хочет, чтобы я доставил архив до места назначения, только скажите, кому его передать.
Соколов пробежался глазами по доверенности: она была написана по-китайски. Внизу – печать Генерального профсоюза.
– Посидите, я сейчас, – сказал он. – Мне надо показать это переводчику.
Соколов вернулся через пятнадцать минут:
– Вот вам адрес и записка. В Пекине поедете не в посольство, а к нашим девочкам – Паше и Глаше Заборовым. Вы их помните? Они сейчас работают в столице. Передайте бумаги им. Как вы собрались возвращаться назад? Белогвардейцы вас не пропустят.
Клим покосился за окно:
– Ничего, сейчас стемнеет, прорвусь как-нибудь.
Глава 77
1
Странно было видеть Большеухого Ду в кабинете Стерлинга Фессендена. Вот радиоприемник, электрические лампы, самопишущее перо на столе. А вот Ду – существо из другого мира, из другого столетия. Высокий, сутулый, с двухдюймовыми ногтями. Шелковый балахон – чуть ли не до земли. Только ботинки европейские.
Тони Олман переводил тихую речь Ду:
– Коммунистам нужно время. Они ждут корабли из Владивостока, которые привезут им новую партию оружия.
– У нас есть договоренность с военным комендантом Китайского города, – сказал Фессенден. – Он не допустит нового восстания.
Ду опустил набрякшие веки:
– Я бы на вашем месте не особо рассчитывал на него. В этой игре у всех свои интересы. Гоминьдан начал Северный поход под лозунгом «Вышвырнем „белых дьяволов“ из Китая!» Если коммунисты двинутся на иностранные концессии, кантонцы будут только рады.
Олман смотрел в глаза Фессендену. Все, кто мог, бежали из Шанхая, остальные отправили семьи в Японию или Корею – переждать войну. Вчера у Тамары опять был приступ, переезд означал для нее смерть. Сыновья отказались уезжать без нее: «Мы будем защищать мамочку!»
– Так что вы предлагаете? – проговорил Фессенден.
Глаза Ду на мгновение блеснули.
– Мы не предлагаем – мы действуем. Если вы пошлете своих людей по дороге в Лунхуа, они найдут у брошенной крестьянской хижины труп. И возможно, признают главу Генерального профсоюза.
– Вы убили его?
– Он хотел, чтобы в Шанхае началась большая война. Мы предпочитаем маленькую.
Большеухий был спокоен, но он торопился. Если победят коммунисты, его опиумной торговле придет конец. Резня в концессиях приведет к полномасштабной интервенции – и тогда власть в городе захватят иностранные генералы, которые вряд ли потерпят Зеленую банду на территории Шанхая.
– Мы ударим сегодня перед рассветом, – сказал Ду. – Вы с нами или нет?
Выпуклый лоб Фессендена блестел в свете лампы. Он по очереди дергал себя за пальцы, и было слышно, как хрустят его суставы.
– Какая помощь вам потребуется?
– Пять тысяч винтовок и боеприпасы к ним. Грузовики для переправки наших людей. Пропуска: чтобы нападение было внезапным, мы должны переправить наших бойцов через территорию Международного поселения.
