– Конечно, Поль. Но мне кажется, сейчас этот гнев больше похож на злорадство. А такое чувство – удел слабых и недостойных. Те, кто обливает императора грязью, напоминают мне визжащих обезьян, бросающих камни в раненого льва. Попробовали бы они приблизиться к нему, когда он был здоров и силен! Они не признают его права на ошибки, а сами не сумели бы совершить и тысячной доли того, что сделал он, – не для себя, для блага Франции!
– Наверняка он еще способен взять реванш, – сказал Ролан.
– Возможно. Человек, достигший таких высот, никогда добровольно не спустится вниз. Он будет грезить о вершинах во сне и наяву и успокоится только в объятиях смерти. Но борьба за возвращение может стать очень опасной. Того, кто привык к великим победам, может убить секунда неудачи. Придется собрать все силы…
– А вы бы перешли на сторону Наполеона, Бернар? – поинтересовался Поль.
– Да, без колебаний.
– Но мне кажется, судьба империи предрешена. В этом смысле история не знает исключений. Вспомните Александра Македонского, Карла Великого…
Бернар слегка прищурил темные глаза. Его обветренное лицо рядом с бледным лицом Поля казалось отлитым из светлой бронзы.
– Мне, как и императору, уже за сорок. В таком возрасте человек, разочаровавшийся в том, чему он посвятил всю свою жизнь, подобен камню, летящему в бездну. В этом случае он готов ухватиться за любую иллюзию.
– Я слышал, вас представили к генеральскому званию, Бернар?
– Да, кажется, так.
– Я восхищаюсь тем, чего вы добились в жизни, отец! – пылко произнес Ролан.
Бернар усмехнулся.
– Поверь, сынок, все эти внешние достижения немногого стоят. Гораздо важнее, что у человека внутри. Взять хотя бы твою мать. Сколько ей пришлось пережить, а она сберегла свет души, не утратила способности сопереживать и любить.
В это время на балкон заглянула Розали.
– Дядя Поль, вы обещали посмотреть мою комнату! – застенчиво промолвила она.
– Иду, дорогая, иду! Простите, я покину вас, – сказал Поль и взял девочку за руку.
Бернар с улыбкой проводил их взглядом, а потом обратился к Ролану:
– Ступай к Маргарите, сынок. И вообще, позволь дать совет, – в его глазах промелькнула грусть, – поменьше оставляй ее одну!
А в соседней комнате Элиана обнимала смущенно улыбавшуюся невестку.
– Спасибо тебе, милая! Я давно не чувствовала себя такой счастливой, как в этот день!
Подошла Дезире. Впервые за много времени она выглядела радостной и оживленной. Эмилю удалось устроить среднего сына, Жоржа, на работу в свою мастерскую, и таким образом юноша получил шанс избежать военной службы.
Усталость людей от войны, гнев жен и матерей – вот что помогло ускорить гибель империи. Франция жаждала мира, но это не значило, что ей не нужен был император, открывший стране врата новой жизни. Он провел народ через войны, он же приведет его к миру, к славному миру, не к миру побежденных, – на это надеялись многие из тех, кто принадлежал к наделенной легендарной гордостью, непобедимой нации французов.
Это произошло по прошествии двух месяцев с момента отъезда Ролана и Маргариты в Италию.
Как-то раз днем, когда Элиана занималась с Розали музыкой, в комнату вбежала взволнованная Адель, а за нею – Андре и Морис.
– Ты слышала, мама! Говорят, император Наполеон покинул Эльбу и идет к Парижу! – сообщила девушка. – Часть армии уже перешла на его сторону!
– А Людовик XVIII удрал, сверкая пятками! – воскликнул Андре.
Элиана опустила крышку рояля и встала, оправляя платье. В первую очередь она подумала о Бернаре. Теперь женщина поняла, почему муж приветствовал желание Ролана уехать из страны. Он предвидел возможность последней, решающей схватки двух режимов и боялся, что пылкий юноша, к которому чудом возвращалось потерянное зрение, снова ринется в бой.
– Давайте посмотрим, что там происходит! – вскричал Морис, и мальчики принялись хором уговаривать мать выйти в город.
Уступая их просьбам, Элиана наспех оделась, вместе с дочерью и сыновьями спустилась на улицу и пошла в сторону Вандомской площади, наслаждаясь неповторимым весенним воздухом Парижа – запахом цветов и веянием сырости, ароматом пробуждавшейся жизни.
Людская масса устремлялась в центр города непрерывным бурным потоком. Никто ничего толком не знал; парижане спрашивали друг у друга, правда ли то, о чем говорят. Все были подвержены какому-то магическому ослеплению, судорожному ликованию, точно бежали из темницы навстречу солнцу.
Год назад люди с недоумением созерцали картину вступления в столицу союзных войск, устало и равнодушно пожимая плечами, но постепенно волна недовольства стала нарастать. Допустить, чтобы иноземцы хозяйничали в Париже, – для большинства это было равносильно тому, чтобы позволить постороннему забраться в их собственную душу!
Французам надоели бесконечные войны, единственным виновником развязывания которых многие считали Наполеона, но еще большее возмущение в народе вызвала попытка королевской семьи воцариться на троне и начать восстанавливать прежние порядки. За двадцать лет пребывания в эмиграции, фактически ставшие чужаками, а теперь позорно въехавшие в Париж в обозе иностранных интервентов, Бурбоны немедленно принялись смещать с ведущих государственных постов людей, всенародно прославившихся своими деяниями. Вновь на первом плане оказалась не личная доблесть человека, а его происхождение и связи.
И вот свершилось удивительное: опальный император вернулся в Париж, пройдя через всю Францию без единого выстрела, увлекая за собой армию и народ – даже тех, кого послали его уничтожить.
Иногда человек бывает подобен птице – он предпочтет один раз взлететь к сверкающему солнцу и сгореть в его лучах, чем десятилетиями жалко влачиться по грязной земле.
Но именно теперь, когда Франция желала одного – мира, когда она была готова отказаться от всех претензий на европейское господство, Европа беспощадно навязывала ей войну. Огромная армия союзников двинулась к границам страны, и в июне 1815 года Наполеон, объявленный «врагом человечества», принял решение выступить навстречу противнику.
Предстояло сражение при Ватерлоо – битва не на жизнь, а насмерть, всем вместе – за судьбу Франции и каждому – за свою собственную звезду.
Элиана с трудом пыталась заснуть. Было уже два часа ночи, взошел месяц, и на улице немного посветлело, хотя это был мертвенный свет, тусклый, как свет лампы в гробнице. И тишина казалась тревожной, внушала страх.
Последние вести с поля боя были неутешительны, и сейчас будущее представлялось ей подобным неподвижной громаде, утонувшей в туманном облаке неизвестности. Возможно, скоро туман исчезнет, и она увидит что-то большое и светлое, или же эта мрачная глыба рухнет, распадется на куски, превратится в пыль, и впереди окажется пустота.
