Онорина бегала вокруг, собирая ракушки и складывая их на коленях у Анжелики.
— Отец сказал мне, что Шарль-Анри погиб. Наверно, его убили королевские драгуны? — спросил Флоримон.
Анжелика молча кивнула.
— И аббата тоже?
Видя, что мать не отвечает, юноша встал и обнажил шпагу.
— Мама, — взволнованно начал он, — хотите, я дам клятву отомстить за них обоих? Я хочу поклясться вам, что не успокоюсь, пока не перебью всех королевских солдат, которые попадутся мне под руку. Ах, мне так хотелось послужить королю Франции, но такого стерпеть нельзя. Я никогда не прощу смерти малыша Шарля-Анри. Я перебью их всех до одного.
— Нет, Флоримон, — сказала она. — Никогда не произноси подобные клятвы и такие слова. Отвечать на несправедливость ненавистью? На преступление — местью? К чему это тебя приведет? Опять же к несправедливости и преступлению, и все повторится снова.
— Это речь женщины, — бросил Флоримон, весь дрожа от сдерживаемых переживаний и возмущения.
До сих пор он всегда верил, что все в жизни улаживается само собой: бедный может разбогатеть, благодаря удаче; если вас хотят отравить завистники, не теряйте хладнокровия, верьте в везение и не упустите свой шанс обмануть смерть. Он сам бросил все и отправился на поиски пропавших брата и отца, и его смелость была вознаграждена маленьким чудом — вскоре все они встретились, живые и невредимые. Теперь же, впервые в его жизни, свершилось нечто непоправимое: смерть Шарля-Анри.
— А он действительно погиб? — горячо спросил Флоримон, цепляясь за надежду на чудо.
— Я своими руками опустила его в могилу, — ответила Анжелика глухим голосом.
— Значит, я никогда больше не встречусь с братиком? — с трудом выговорил он. — Я так ждал его, мне так хотелось показать ему, наш красный гранит в Киуэйтене, малахит на Медвежьем озере и разные красивые минералы, которые можно найти под землей. А сколько интересных вещей я успел рассказать ему раньше…
Его тонкая шея вздрагивала от едва сдерживаемых рыданий.
— Почему же ты помешала мне увезти его, пока было время? — с упреком спросил он Анжелику. — Почему мне нельзя вернуться и расправиться с этими негодяями!
Размахивая шпагой, он завершил свою тираду дерзкими словами:
— Бог не должен допускать подобные преступления. Я больше не буду молиться ему!
— Не кощунствуй, Флоримон, — строго сказала она. — Твой бунт бесплоден. Следуй мудрому совету твоего отца, который просит нас не переносить на эту землю наши старые распри. Проклинать прошлое, ворошить давнишние ошибки, значит, служить злу больше, чем добру. Надо смотреть вперед. «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов», — говорится в Священном писании. Разве ты не понял, Флоримон, что наша встреча сегодня — это чудо. Я никак не должна была быть здесь: смерть подстерегала меня сотни раз…
Задрожав, он пристально посмотрел на нее своими прекрасными черными глазами, сверкавшими пламенем юности.
— Мамочка, это немыслимо. Ты не можешь умереть.
Бросившись на колени, он обнял ее и склонил голову ей на плечо.
— Мамочка, дорогая, ты будешь жить вечно, иначе быть не может.
Она ласково улыбнулась юному гиганту. Будучи выше матери на несколько дюймов, он все еще был ребенком, нуждающимся в ее присутствии, в том, чтобы она направляла, утешала и даже бранила его.
Она погладила его гладкий лоб, лохматую, черную как смоль голову.
— Ты знаешь, позапрошлой ночью в лагере родился мальчик, которого назвали Шарлем-Анри. Как знать, не вернулась ли к нам вместе с ним детская душа твоего бедного братика. Со временем ты бы мог многому научить этого ребенка.
Флоримон задумался, нахмурив брови.
— Да, я действительно уже знаю кое-что, — сказал он со вздохом человека, которому трудно решить, с чего начать обучение своего подопечного. — Вся эта малышня, привезенная вами сюда, только и знает, что бормочет библейские тексты. Им нужна хорошая выучка. Готов побиться об заклад, что они не отличат кварц от полевого шпата и ничего не смыслят в охоте. Правда, Кантор?
Не дождавшись ответа от замечтавшегося над своей гитарой брата, он стал рассказывать матери, как юные европейцы осваивают навыки, необходимые для жизни в условиях дикой природы. Они научились у своих индейских приятелей бесшумно подкрадываться по сухим лесным листьям к пугливой норке, скользить, как тень, между деревьями, маскироваться в шкуры убитых животных и имитировать голоса живых зверей, чтобы заманивать их в западню; все это было очень увлекательно, и каждый получал вознаграждение за свою ловкость, причем индейцы, которые впитывают бескорыстие с молоком матери, всегда делятся с менее удачливыми соплеменниками. Братья научились попадать из лука в летящую стрелу. Но самая интересная охота бывает зимой, когда окоченевшие от мороза крупные звери на каждому шагу увязают в снегу, и охотники, легко и бесшумно передвигаясь на коротких индейских лыжах, без труда приближаются к ним и стреляют наверняка.
В рыбной ловле с гарпуном они преуспели не меньше, чем в стрельбе из лука. Даже отец признает это. Надо не только пронзить рыбу гарпуном, но и нырнуть в ледяную воду, чтобы вытащить добычу на берег. Вот когда чувствуешь, что такое настоящая жизнь! Прекрасные пловцы, они не боятся пускать свои легкие пироги из березовой коры по самым бурным потокам. Не хочется уступать лососям, хотя те способны даже подниматься вверх по водопаду.
— А я-то воображала, что вы все в чернилах сидите, высунув языки, и набираетесь ума в Гарвардском колледже.
Флоримон вздохнул.
— И это тоже.
Действительно, часть года они проводили в стенах знаменитого колледжа. На каждого ученика там приходится больше преподавателей, чем в самом Париже. В развитии образования — главный шанс Америки, а территория Мэн является лидером нового континента в этой области. Естественно, что Флоримон постарался стать первым в математике и естественных науках. Но по-настоящему он жил здесь, в лесу, и вот, наконец, отец согласился взять их с собой в экспедицию. Хорошо бы добраться до зеленых Аппалачских гор, где охотятся на черного медведя, а может быть, и дальше, до Страны Великих Озер, где берет начало сам Отец Рек.
— Говорят, что у вас в Мэне тоже много озер?
— Пфф, мы их называем прудами. Только в замшелой Европе могут рассказывать байки о том, что за Онтарио в Мэне насчитывается пять тысяч озер. Нет, их пятьдесят тысяч, а наш Гудзон больше вашего знаменитого Средиземного моря.
— Похоже, ты хочешь стать лесным охотником, как Кроули или Перро…
— Мне очень хочется, но пока мне до них очень далеко. Отец все время напоминает нам, что в наше время надо учиться намного больше, чем раньше, чтобы проникнуть в тайны природы.
