«Эжени уже должна была давно вернуться из церкви», — думал он, с тоской глядя в окно на извилистые парижские улицы. «Почему она не зашла ко мне и не рассказала о своём разговоре с Корнелией? Или заходила, но не застала меня дома? Но почему тогда не оставила хотя бы записку?». Мысль о том, что с Эжени что-то случилось, заставляла его терзаться сильнее, чем когда-либо, а вынужденное бездействие сводило с ума. Бросив прощальный взгляд на Париж, Леон развернулся, полный решимости идти к другим детям мушкетёров и во что бы то ни стало разыскать Эжени, и перед глазами его предстал женский силуэт в длинном тёмном платье.
В первые мгновения он с облегчением выдохнул, приняв незваную гостью за Эжени, но потом она шагнула вперёд, лучи заходящего солнца осветили её волосы, вспыхнувшие рыжим, и Леон подумал, что это Луиза де Круаль зачем-то вернулась в Париж. Затем незнакомка сделала ещё шаг, и сын Портоса узнал в ней женщину из дворца, на которую ему указала Эжени.
— Корнелия де Пуиссон! — произнёс он, невольно вздрогнув. — Как вы здесь оказались? Я не слышал, как вы вошли.
— У меня есть свои способы, — она ангельски улыбнулась, взглянув ему прямо в глаза, и Леон понял, что Эжени в своём рассказе не преуменьшила ни красоты Корнелии, ни исходящей от неё опасности. Он покосился в угол, где лежала шпага, и нарочито небрежным тоном спросил:
— Вы открыли дверь шпилькой или использовали магию?
Эти слова произвели больший эффект, чем Леон мог ожидать — Корнелия дёрнулась, как от удара, и поспешно огляделась, будто проверяя, не слышал ли этих слов кто-то посторонний.
— Значит, вы знаете… Конечно, Эжени вам рассказала! Мне-то она ни словом не обмолвилась, что знает мою тайну. Проклятый Венсан перед смертью выболтал всё обо мне!
«Значит, Эжени правильно догадалась, и Корнелия и впрямь владеет магией», — сообразил Леон и прикусил язык, мысленно ругая себя последними словами. Эжени, видимо, не сказала своей собеседнице, что знает о её колдовских способностях, а вот он проболтался, и теперь Корнелия знает, что они знают, что она ведьма.
— Где Эжени? — резко спросил он. — Что вы с ней сделали?
— Ничего, — она была искренне удивлена. — Мы с ней расстались возле церкви, и она заспешила домой в весьма расстроенных чувствах. Не очень-то приятно ей было узнать правду о своём отце!
— Какую правду?
— То, что он разбил мне сердце.
— И только-то? — Леон насмешливо приподнял брови, и Корнелия прожгла его огнём своих ореховых глаз.
— Вы считаете, этого недостаточно, чтобы возненавидеть человека?
— Нам с Эжени встречались мужчины и женщины, совершавшие куда худшие вещи, — пожал плечами Леон, незаметно делая шаг в сторону своей шпаги. — Кстати, вы удивительно откровенны со мной: не скрываете ни связи с отцом Эжени, ни своей колдовской сути. Вы даже не попытались притвориться непонимающей!
— Зачем? — она дёрнула плечом. — Вы всё равно уже знаете правду. Но вы никому об этом не расскажете, ведь если вы обвините знатную и богатую даму в колдовстве, вам не поверят. Вы решите разобраться со мной сами, как с Виктором Туссаком, верно?
— Откуда вы про него знаете? — он нахмурился.
— По Парижу ходит много слухов, — Корнелия снова улыбнулась. — И судя по тому, что я слышала про Туссака, он был сродни мне — нечто большее, чем обычный человек. Но ему привелось, на свою беду, поссориться с детьми мушкетёров, а через какое-то время его нашли мёртвым у подножия собора Нотр-Дам. Немногие найдут связь между этими событиями, но я нашла.
— Вы тоже ничего не докажете, — Леон стиснул челюсти.
— Я и не собираюсь, — она смотрела на него с пугающей безмятежностью, напомнив капитану Туссака, который держался на галерее собора так же легкомысленно и вызывающе. — Я вовсе не хочу ссориться с детьми мушкетёров — как вы прекрасно знаете, они до обидного везучи, а вот их противникам частенько не везёт! Мне нужна Эжени, и только она.
— Что она вам сделала? — Леон взглянул Корнелии прямо в глаза, пытаясь понять, какую игру она затевает, но его нежданная гостья по-прежнему мило улыбалась.
— Ничего. Пока что ничего… если не считать обвинений в отравлении и жалких попыток защитить своих отца и мать. Но она лицом слишком похожа на Матильду, а характером — на Венсана.
— И этого достаточно, чтобы желать ей смерти?
— Для меня — да, — с серьёзным видом кивнула Корнелия, и глаза её вспыхнули. — Но не бойтесь, я передумала её убивать.
— Я вам не верю! — Леон сделал ещё один шаг в сторону.
— Пожалуйста, — она пожала плечами. — Зачем убивать своего врага, если можно забрать у него то, что он любит больше всего на свете?
В голове Леона пронеслась целая вереница мыслей о том, что Эжени любит больше всего на свете. Свой родной замок, окутанный туманами и тайнами? Свои родные края с пологими холмами, тенистыми лесами и быстрыми реками? Своего неутомимого скакуна Ланселота? Своего верного слугу, старого, но крепкого Бомани? Свою служанку, звонкоголосую Сюзанну, луч света в этом мрачном мире? Свою несчастную мать, укрывшуюся от мира в глухом монастыре? Что или кого из них хочет забрать Корнелия?
И лишь поймав её насмешливый взгляд, он понял, что речь идёт о нём самом.
— Похоже, вы переоцениваете любовь Эжени ко мне, — как можно более спокойно произнёс он, делая ещё один шаг по направлению к шпаге. — Могу вас уверить, я для неё — не более, чем приятное развлечение, свои книги и свою бретонскую нечисть она любит куда больше.
— У вас совершенно не получается лгать, — Корнелия поморщилась, как от неприятного запаха. — Я-то видела, как вы танцевали вместе, видела, как она смотрела на вас. Уж влюблённую-то женщину я всегда узнаю!
— Теперь понятно, почему вы так откровенны со мной, — Леон приготовился к решающему броску. — Легко говорить правду человеку, которого не собираешься оставлять в живых, верно?
— Если вдуматься, мне совсем не обязательно убивать вас, — Корнелия неожиданно шагнула к нему, и Леон, вздрогнув, отступил. — Забрать — не значит убить. Я могла бы сделать вас своим любовником, и это наверняка разбило бы сердце Эжени, а моя месть была совершена. Поверьте, я была бы куда более опытна, чем эта унылая бретонская девчонка!
Она протянула руку, желая погладить бывшего капитана по щеке, но он отшатнулся, словно от ядовитой змеи, в один прыжок достиг шпаги и, схватив её, развернулся к Корнелии. Леон ещё мог выносить прикосновения де Круаль и даже получать от них удовольствие, но эта рыжая ведьма вызывала у него только отвращение.
— Не прикасайтесь ко мне!
— Ну вот видите, — грустно вздохнула она. — Вы не оставили мне даже шанса на мирное завершение разговора.
— Эжени пыталась договориться с вами миром, но вы её, судя по всему, отвергли. Теперь не пытайтесь соблазнить меня! Я не изменю Эжени!
— А я скажу, что изменили, когда она будет рыдать над вашим телом, — Корнелия снова ангельски улыбнулась. Леон выставил перед собой шпагу, гадая, какую магию она применит — будет ли пытаться сжечь его, метая пламя, или попробует подчинить его волю себе. А может, напустит летучих мышей или вихрь кинжалов?
Ничего из этого не оказалось правдой. Корнелия глубоко вздохнула, прикрыла глаза, вытянула вперёд руки, сжала пальцы, и Леон внезапно ощутил, как вокруг его горла сжимается тугая петля. Свободной рукой он схватился за шею, но на ней ничего не было, а невидимая удавка тем временем продолжала затягиваться всё туже. Из глаз брызнули слёзы, воздух со свистом входил в горло и выходил из него, Леон почувствовал, как голова начинает кружиться, и сделал выпад, пытаясь дотянуться до Корнелии, но та отступила со смехом, прозвучавшим в голове капитана подобно оглушительному колокольному звону.
Дышать было нечем, голова кружилась всё сильнее, ноги подкашивались, и при следующей попытке напасть Леон рухнул на пол рядом с камином. Перед глазами всё поплыло, воздуха в груди не оставалось, он ясно понимал, что не сможет позвать на помощь, что эта ведьма убьёт его прямо сейчас, даже не коснувшись, и он останется лежать здесь, на полу, скрюченный, с побагровевшим лицом. «Эжени не должна увидеть меня таким!» — мелькнуло в сознании, и Леон нечеловеческим усилием воли заставил себя разжать кисть, выпустить оружие и лежать спокойно, притворяясь потерявшим сознание.
