На берегу Бриан снял рясу и альбу, скинул сапоги и, вздрогнув – стоял ранний май, – вошел в ледяную воду. Холод обжег его тело, у Бриана перехватило дыхание, но в то же время купание освежало и бодрило. Он окунулся с головой, потом погрузился еще и еще раз, пока тело не привыкло к стуже. Затем, стоя по шею в воде, принялся молиться.
С тех пор как два месяца назад он приехал на остров, мрачные мысли реже посещали его. Уже не каждую ночь Бриан просыпался в холодном поту и больше не ощущал потребности надевать власяницу. Благодаря ежедневному погружению в чистую студеную воду язвы и потертости, образовавшиеся из-за ношения вретища, затянулись, и он чувствовал, что очистился от мирской скверны. Каждое омовение, словно ежедневное крещение, символизировало отречение от старой жизни и начало новой. В середине лета он готовился принять постриг и сбросить с себя личину Бриана Фицконта, лорда Уоллингфорда, как поношенную мантию.
Наконец он вышел из воды, энергично вытерся грубым полотенцем, которое принес с собой, и оделся. Завязывая пояс, взглянул на коричневые пятна, оставленные чернилами на указательном и большом пальце. Даже святая вода залива не смогла смыть их. Слабая улыбка промелькнула на его лице. Когда Бриан закончит свои дневные обязанности, то напишет ей письмо и не сожжет его… и после этого станет совершенно свободен.
Ле-Пети-Кевийи, Руан, осень 1148 года
Листья на деревьях уже начали менять цвет, и всюду играли оттенки желтого: рыжий, янтарный и бледно-золотой. Воздух был неподвижен, небо сияло глубокой чистой синевой, и солнце все еще дарило остатки летнего тепла. В руанском герцогском замке Матильда, ее муж и их старший сын держали совет. Дело было уже почти решено.
Жоффруа встал из-за стола и несколько раз приподнялся на цыпочки, чтобы размять ноги. За время отсутствия Матильды он превратился из юного Адониса в красавца-мужчину в полном расцвете сил. Было условлено, что Жоффруа вернется в Анжу, чтобы усмирить мятежных вассалов, а Генрих останется в Нормандии и будет готовиться к походу в Англию с хорошо вооруженной армией и продолжит войну за корону. Матильде же предстоит стать регентом Нормандии и согласовывать все действия на принадлежащих семье землях. Она будет править и помогать советами из Руана, развивать отношения с Церковью и сделает все возможное, чтобы заручиться поддержкой духовенства.
Жоффруа обвел рукой комнату:
– Так вы намерены обосноваться здесь?
Матильда ответила ему удивленным взглядом:
– В Анжу я не собираюсь возвращаться.
Он усмехнулся:
– Прекрасно, потому что я не собираюсь просить вас об этом. Я имею в виду здесь, в Кевийи. Вы ведь помните, что прежде я просил вас вернуться.
– И разве мой ответ оставил вам надежду?
Он тряхнул головой, все еще усмехаясь:
– Когда вы уехали в Англию, я скучал по вас. Мне больше не стыдно признаться в этом. Никто не бросал мне такой дерзкий вызов, как вы. Ни одна другая женщина не сравнилась со мной в любовных утехах, ни одна не отдавала в постели так же много, как получала. – Его глаза заблестели. – Вы ни в чем не уступили мне, даже когда я думал, что превзошел вас. Теперь я вспоминаю о нашем прошлом без ненависти. Но главное – это будущее.
Матильду немного смутило его признание. Она ожидала ядовитых выпадов, а вместо этого он сделал ей что-то вроде комплимента, при этом не теряя трезвого взгляда на их нынешнее положение. Ему нужна видимость благополучного брака, чтобы сохранять свой статус в глазах других королей, и Матильда испытала прилив уверенности, когда поняла, что он нуждается в ней больше, чем она в нем.
– Я дам вам все, что захотите, – пообещал Жоффруа. – Только скажите.
– Помнится, раньше вы со мной не церемонились, – язвительно заметила она.
Он взял ее руку и поцеловал обручальное кольцо, потом поцеловал в губы, которые при этом затрепетали, но остались сухими.
– Вы нисколько не изменились, – с улыбкой произнес он. – Вы всегда больше были склонны кусаться, чем ласкать.
Жоффруа вышел из комнаты, и, глядя ему вслед, Матильда почувствовала болезненный укол сожаления, но, когда звук его шагов стих, тут же забыла об этом.
Пока родители разговаривали, Генрих отошел побеседовать с рыцарями из своей свиты, и теперь мать подозвала его. Он оставил придворных, приблизился к ней и склонил голову с сыновним почтением:
– Мама.
Было заметно, что ему не терпится заняться приготовлениями к походу в Англию, и его обуревает жгучее желание сию же минуту с головой нырнуть в новую жизнь.
– Генрих, – сказала она с любовью и гордостью в голосе, – я благословляю тебя, потому что ты мое дитя и потому что ты обладаешь пылкостью юности, которая когда-то была и у меня, но ты непременно должен научиться умерять этот пыл. Больше никаких необдуманных выходок. Отец потребует от тебя того же самого.
Он взглянул на нее и сдержанно улыбнулся:
– Обещаю, что больше ничего подобного не случится.
Сегодня его глаза были холодно-серыми, как у деда Матильды, а во взгляде читалась сметливость и зрелая мужественность. Пух, который год назад покрывал его щеки, превратился в жидкую рыжую бородку.
– Ты должен ступить на землю Англии с королевским достоинством. Людям нужна справедливость и сильный вождь. Дай им это, если хочешь, чтобы они пошли за тобой. От Стефана они не получили ни того ни другого, и тебе придется убедить их, что при тебе все будет иначе. Недостаточно только пообещать. Ты должен доказать это на деле.
– Знаю, мама, – согласился Генрих с оттенком раздражения в голосе.
– Пойми, это не нотации ворчливого наставника, – резко бросила Матильда. – Я знаю, ты умен и способен достичь успеха. – Она пристально посмотрела на него. – Пойдем, у меня кое-что есть для тебя.
Матильда привела сына в свои покои и подошла к кованому сундуку, стоящему у изножия кровати. Открыв его ключом, висящим у нее на поясе, она достала что-то завернутое в бахромчатую ткань с вплетенными золотыми нитями.
У Генриха участилось дыхание, когда мать медленно развернула ткань и показала роскошную корону, которую привезла из Германии.
– Ее носил великий император Генрих, – торжественно произнесла она, – и я передаю ее другому Генриху, который в скором будущем тоже станет великим. Теперь она твоя. Надень ее на свою коронацию, когда тебя признают правителем Англии.
Генрих взял корону из рук матери. Его глаза были такого же цвета, что и куски хрусталя, оправленные в золото. Было заметно, как он волнуется, и у Матильды защипало глаза.
– Завтра, прежде чем отец уедет, мы отслужим мессу в Ле-Беке и освятим твою корону. Она будет возложена на алтарь аббатства и останется там, пока ты, как король Англии, не пошлешь за ней.
