плечи, прижал к себе и лизнул в лоб. Смеяна удивилась, но тут же сообразила – ведь он рожден зверем! Это чудо, что он так хорошо умеет быть человеком!
– Иди! – Князь Рысей развернул ее лицом к близкой опушке и слегка подтолкнул в спину.
Смеяна сделала несколько осторожных шагов, чутко слушая, что происходит у нее за спиной. Там тихо и коротко прошуршало что-то. Смеяна не выдержала и обернулась. На том месте, где только что стоял человек, была рысь – огромная рысь с янтарными глазами.
Князь Рысей мигнул обоими глазами, дернул головой – больше он не мог говорить по-человечески. И мгновенно прянул в сторону, широким прыжком исчез за дубами.
Стараясь собраться с мыслями, Смеяна пошла прочь. Опушка осталась позади, перед Смеяной простиралась поляна, а в раскрытых воротах тына уже появились люди. Они молча смотрели, как от опушки леса к ним медленно идет девушка с рыжими косами, лежащими на груди поверх рысьего полушубка. А она смотрела в эти лица, и ей казалось, что она видит свое собственное отражение. Такие же вздернутые носы, покрытые веснушками, такие же румяные щеки, рыжие волосы, желтоватые глаза.
– Молодинка! – вдруг сказал чей-то тихий голос.
Люди расступились, и Смеяна увидела пожилую женщину с морщинистым лицом и рыжеватыми бровями. Ее глаза выцвели, но сохранили мягкий золотистый отблеск. Она казалась почти спокойной; ее взгляд был не столько изумленным, столько пристальным, она видела лесную гостью не так, как другие, – она узнала ее.
– Молодинка! – повторила женщина, и голос ее отчего-то дрогнул. – Дочка моя…
Женщина прислонилась спиной к воротам, один из мужчин подхватил ее под локоть, и Смеяна поняла: мнимое спокойствие было лишь крайней степенью изумления. И еще: эта женщина – ее родная бабушка, мать ее матери. Она забыла спросить у отца, как было имя ее матери. Теперь она это знает.
– Я… – осевшим голосом выговорила Смеяна и остановилась в трех шагах перед воротами.
Язык ее не слушался. Она смотрела только на бабушку и хотела разом объяснить ей все: что она – не Молодинка, а ее дочь, что ее зовут Смеяна, что она нашла своего отца, узнала о себе все и теперь пришла к ним, чтобы остаться навсегда со своим родом и служить ему, насколько хватит сил и способностей. Но ничего этого она сказать не могла: слова куда-то разбежались, горло стиснула судорога.
Женщина оторвалась от ворот и шагнула ей навстречу, как слепая, протянула руки. В глазах Смеяны вдруг стало горячо – она сама не поняла, что это слезы. Раньше она не умела плакать. И едва лишь бабушка увидела слезы в ее глазах, как с нее словно спало оцепенение: она поверила, что ее дочь, много лет назад изгнанная ведуньей и пропавшая, вернулась к ним – вернулась такой же молодой, какой осталась в их памяти, такой, какой они любили ее когда-то.
С глухим всхлипом она бросилась вперед и обняла Смеяну. И словно многолетний лед сломался, выпустив на волю реку: Смеяна обхватила ее руками и зарыдала от потрясения и счастья. Наконец-то она была дома. Среди своих.
* * *
После полудня в святилище стали появляться первые раненые – только те, что могли прийти своими ногами. Подобрать оставшихся на поле пока не было возможности. Там царила неразбериха, остатки разбитой речевинской рати отступали, дрёмичи частью преследовали их, частью разбирали добычу. Перед воротами святилища речевины и дрёмичи сидели в ожидании помощи плечом к плечу и только с недовольством косились друг на друга. Больше им нечего было делить, а Великая Мать не допускает раздоров в своем обиталище. Божара отрядила кое-кого из женщин на место битвы, чтобы помочь хотя бы тем, кто может без их помощи не дожить до вечера. В святилище стоял шум, говор, туда-сюда метались женщины, кто с ковшом воды, кто с полотном, кто с лубком для сломанной руки. Княжна Дарована работала наравне со всеми: за двадцать один год своей жизни она достаточно много времени провела в разных святилищах Великой Матери, чтобы привыкнуть к ранам и хворям и научиться помогать.
– Душа моя! – Кто-то тронул ее за плечо. Обернувшись на знакомый голос, княжна увидела десятского Рьяна. – Пойдем-ка.
– Куда? – нервно спросила она, вытирая мокрые руки обрывком полотна.
– Домой поедем! – решительно сказал Рьян. Его лицо с длинными висячими усами выглядело суровым, и Дарована видела, что десятский исполнен решимости. – Держимир-то речевинов разбил, вот-вот здесь будет. Нечего нам тут его ожидать. Поедем-ка прочь. Дома-то оно надежнее.
– Поедем, голубушка, будет тебе, навоевалась! – причитала рядом Любица, уже собравшая и сундук, и узлы. – О батюшке-то подумай! Ведь прознает он, что тут такое побоище приключилось, беспременно прознает! Да ни спать ему, ни есть, белого света не видать! Где ты, у кого ты – ведь…
– Ведь сам примется полки собирать! – сурово закончил Рьян. – Пойдем-ка, свет мой, кобыла твоя уже под седлом.
Дарована молчала, и для Рьяна и Любицы это был скорее благоприятный знак. Княжна не спорила и не настаивала, как прежде, что хочет остаться в святилище. Вертя в руках мокрую окровавленную тряпку, Дарована вздохнула, оглянулась ко входу в храм. Пережив в последние дни столько волнений, она чувствовала себя слишком усталой. Не выйдет у нее того, о чем она мечтала, никогда ей не сравняться с Божарой и даже с простыми служительницами Макоши. Сейчас они все оживленны и деятельны – а она как соломенная кукла, с вялыми руками и пустой головой. Никогда ей не обрести равновесия духа, которое придает таких сил. Мысли ее метались от Огнеяра к Держимиру, к Светловою – она даже не знала, жив ли остался ее злополучный жених. И не узнала она своей судьбы, да теперь, видно, и не узнает. Держимир искал, и Светловой искал – добрую ли, злую, а теперь они свое нашли. Видно, не в чаше судьбу надо искать, а только в жизни.
– Хорошо, – не столько сказала, сколько вздохнула Дарована и скомкала тряпку в руках. – Только с Божарой попрощаюсь.
Рьянова дружина и оседланная лошадь для Дарованы ждали их у подножия холма. Вскоре уже смолятичи ехали прочь; Дарована не оглядылась, но ей мерещилось, будто чей-то зоркий взгляд провожает ее из святилища. Рьян подгонял коня, торопил отряд, спеша до ночи уехать как можно дальше от места битвы. Лесными тропами они двигались в сторону Истира, вдоль берега которого пролегает большая дорога через все говорлинские племена. Не меньше половины месяца придется ехать, прежде чем на другом берегу начнутся земли смолятичей. Конечно, лучше было бы переправиться и ехать по землям речевинов, что гораздо безопаснее, но решиться на переправу сразу после ледохода Рьян не мог. Оставалось надеяться, что
