Аркадий замолчал. Денис Иванович сидел сумрачный, отчасти как будто даже смущенный.
Молчание длилось долго.
— Что же?! — резко произнес Аркадий.
И снова это вырвалось у него тоном голоса его брата. Он как будто давно гневно ждал решительного ответа.
— Скажу я одно пока, — глухо отозвался Змглод. — Дайте мне поразмыслить, очень уж вы меня огорошили!..
Аркадий уехал, а старик созвал всех своих — жену, дочь и сына.
Объяснив им, с чем приезжал Аркадий, он спросил:
— Ну? Что же тут делать?
Алла Васильевна заявила тихо и глуповатым голосом, что всегда ожидала предложение молодого барина.
— Это почему? — воскликнул старик.
— А вот Саня мне всегда это сказывала, а она не лгунья.
Змглод опешил и удивленно глянул на дочь.
— Правда, батюшка, — улыбнулась Сусанна. — Я надеялась всегда… Но при таких обстоятельствах, как вот теперь, надо сто раз отмерить и один отрезать. Правда, Ваня? — обратилась она к брату.
Иван сурово кивнул головой, а затем стал объяснять, что на Аркадия, известно, полагаться мудрено, и надо предоставить ему бороться с братом, а самим выждать.
— Я ему срок для ответа моего дал, — сказал Змглод.
— Ну, минует срок, тогда и увидим, что отвечать, — решительно проговорила Сусанна. — Наш ответ будет зависеть от того, как сам Аркадий Дмитриевич себя поведет сегодня и завтра.
— Будь по-вашему! — тихо произнес старик.
Разумеется, Аркадий волновался и трусил при мысли, что придется объясняться с братом и, конечно, выдержать натиск.
Какая будет стычка и что из нее произойдет, Аркадий не мог даже вообразить. Ему однако представлялось, что чем натиск брата будет грубее, тем лучше. Чем мягче станет противиться брат, тем хуже. Аркадию представлялось, что если брат дойдет до остервенения, станет грозиться всячески, то он, Аркадий, немедленно все будет готовить к свадьбе и в самый день своего совершеннолетия обвенчается.
Денис Иванович между тем, ничего не сказав жене и дочери, объяснился с сыном. Оба Змглода, отец и сын, были одного и того же мнения, что предложение Аркадия Дмитриевича есть просто затея. Конечно, он искренно желает этого, потому что давно любит Саню, но никогда не хватит у него смелости привести все в исполнение. Только всю семью подведет.
Сусанна Юрьевна так же, как и Олимпий Дмитриевич, будет, конечно, против этого брака, будет орудовать на все лады, действовать и убеждениями, и угрозами. И, конечно, мягкий и нерешительный Аркадий Дмитриевич им уступит. И серьезное дело станет смехотворным делом. Над семьей Змглода будут только потешаться, скажут, что они затеяли неподобное, зазнались, забыли, кто они, и вообразили, что простодушного молодого человека легко женить на дочери.
Иван Змглод, видя задумчивость и какую-то растерянность Аркадия, прямо говорил ему и убеждал:
— Только смех один будет! Где вам против братца идти!
В то же время Иван Змглод советовал отцу молчать и отложить ответ в долгий ящик или же тотчас отвечать решительным отказом. Кончилось тем, что на третий день Денис Иванович, чувствуя себя несколько лучше, при помощи костыля добрался до своей тележки и, явившись в дом, с трудом поднялся по лестнице. Отсюда он прошел прямо на половину Аркадия Дмитриевича.
Денис Иванович считал необходимо нужным явиться лично, поблагодарить молодого барина за честь и объяснить, что все это дело совсем немыслимое. Но едва только Аркадий узнал, с каким решением явился Змглод, как пришел в такое состояние, в каком никто его никогда не видал.
— Так вот что! — воскликнул он. — Вот до чего дошло дело. Я должен быть несчастным человеком вследствие моей трусости, моего слабодушия. Я люблю Сусанну Денисовну невесть с каких пор и, конечно, без нее совсем жить мне будет невмоготу, а вы мне отказываете! Почему? Потому что не любите меня, или потому, что я ей не пара? Это бы ничего! Это бы понятно было! А вы отказываете потому, что я плакса, как зовет меня брат, что я, затеяв дело, только осрамлю вас, только всех смеяться над вами заставлю! Так слушайте, Денис Иванович! — вскрикнул он вдруг. — Несмотря на ваш отказ, я сейчас иду к брату и все ему объясню. Все-таки дело огласится. И если вы будете все-таки продолжать отказываться, то я увезу Сусанну Денисовну и тайно обвенчаюсь с ней в самый день моего совершеннолетия! Я знаю, что она пойдет на это.
Змглод, глядя на Аркадия, невольно изумлялся. Никогда нельзя было предположить в молодом человеке того пыла, который вдруг оказывался.
«Стало быть, — думалось Змглоду, — когда дело-то близко сердцу, то он не такая плакса, как все мы думаем…»
Аркадий заставил Дениса Ивановича снова объяснить и побожиться, какие именно причины заставляют его отказывать ему в руке дочери. И Змглод снова объяснил все то же: Аркадий Дмитриевич неспособен побороть все те препятствия, которые возникнут. А главной причиной было нежелание его, Змглода, быть осмеянным всей Высоксой.
— Ну, так вот вы увидите! — ответил Аркадий тихо, почти шепотом.
Денис Иванович опять удивился. Эти слова были сказаны хорошо знакомым ему голосом. Это говорил Аникита Ильич.
Объяснение кончилось тем, что Змглод уехал домой, сказав молодому человеку:
— Делайте, как знаете! Позвольте только нам объяснить всем, что мы тут ни при чем, что мы желаем только одного — уехать поскорей с Высоксы, а не то что за кого-либо из господ Басман-Басановых прочить свою дочь.
И старик вернулся домой несколько тревожный. Он представлял себе немедленную стычку братьев, после которой можно было ожидать «чудес в решете». Аркадий Дмитриевич, конечно, тотчас струхнет, а Олимпий Дмитриевич невесть что затеет. Единственное, на что Денис Иванович стал рассчитывать, было, что молодой человек, нерешительный, лишь с мимолетными, мгновенными вспышками, будет собираться объясняться с братом и не соберется.
Но он ошибся.
Аркадий был возмущен, даже глубоко обижен: «Вот до чего я дошел! — говорил он себе. — Все уступал и уступал! И теперь хорошие люди боятся даже со мной дело иметь. Нет, так нельзя!..»
Аркадий собрался на другой день поутру отправиться к брату и объясниться, но затем вдруг рассердился и выговорил вслух:
— Опять завтра! Нет, сейчас надо идти!
И в ту же минуту он вышел из своих комнат, быстро, как бы спеша, прошел дом, поднялся по лестнице и чуть не ворвался в комнаты брата. Казалось, что он прибежал с каким-то сейчас полученным известием, не терпящим отлагательств. Олимпий, поглядев на брата, заметил что-то особенное в его лице и невольно вымолвил:
