Любая женщина в здравом уме отвергла бы идею появления перед женихом в наряде девственной весталки, и, очевидно, белое платье со скромной оборкой на подоле только подтверждало это правило. После обмена письмами Эдит была вполне уверена, что Кинросс хотел жениться на ком-то, откровенно чувственном. Ком-то, кто прекрасно понимает выражения вроде «похотливой стрелки» – слова, смысл которых ускользал от Эди. Эдит желала взглянуть ему в глаза и увидеть не просто желание – возможно, сладострастие. Если его стрелка окажется не на двенадцати, она будет унижена.
Эдит хотела ослепить его. Но самое глупое заключается в том, что она даже не уверена, что узнает его. Она помолвлена с высоким мужчиной с шотландским выговором, но совсем не может вспомнить его лица.
Все же, его письмо – ТО письмо – сказало ей достаточно, чтобы она решила, что у него смеющиеся глаза. Не распутные, не глаза повесы – просто в них горит огонь желания.
Лишь после того как Мэри перебрала все имевшиеся платья, а Эди отвергла каждое, не найдя в них соответствующего блеска, пришлось сдаться неизбежному и послать горничную к Лиле.
– Можно я надену одно из твоих платьев? – спросила Эди, когда Лила появилась в дверях. – Ненавижу свои туалеты. В них я выгляжу безликой дурочкой.
– Ты прекрасно знаешь, что молодая незамужняя леди должна носить только ткани пастельных оттенков.
Лила пересекла комнату и открыла окно.
– Не курить! – приказала Эди, показывая на стул.
Лила вздохнула и села.
– Я практически замужем. Кинросс здесь, и я просто не могу надеть одно из этих унылых платьев.
Она не знала, как лучше объяснить, но если не увидит желания в его глазах, может разорвать помолвку из чистого стыда. Она не могла отделаться от мысли о том, что, возможно, он предложил ей руку из-за молчания на балу.
– Дорогая, ты – стройная ива, по сравнению со мной, – запротестовала Лила. – Конечно, я тебя понимаю, прекрасно понимаю. К твоим волосам не идут нежные тона. Все же у нас нет времени каким-то чудом переделать одно из моих платьев.
– Мы одного роста. Мои бедра, может быть, немного худее, но грудь такая же.
– Моя грудь совершенно немодно велика. Как и мои бедра.
– Можешь называть свою грудь немодной, если хочешь, но мне моя нравится. И мы почти одного размера. Любое платье подойдет, – настаивала Эди. – Неужели не видишь, Лила? Кинросс не приглядывался ко мне, хотя я ценю тот факт, что он выбрал жену, основываясь на рациональных соображениях. Правда, я его одобряю.
Лила закатила глаза.
– Рациональные соображения – совершенно абсурдная причина для женитьбы. Твой отец однажды сказал мне, что после смерти твоей матери он составил список из шести пунктов, где обозначил качества, необходимые для будущей графини, а я соответствовала пяти из них. И взгляни, чем все обернулось…
– А какой пункт был шестым?
Лила снова встала и подошла к груде платьев.
– Плодовитость, конечно, – бросила она, наклоняясь над нарядами. – Способность производить маленьких графов десятками, если не дюжинами. Как насчет зеленого? Оно не такое скучное, как белые.
– Вы с отцом любите друг друга, – заметила Эди, игнорируя тот факт, что Лила пытается превратить вырез зеленого платья в нечто чувственное, что, разумеется, было невозможно. – Вы просто не…
– …нравимся друг другу, – докончила за нее Лила и одним движением оторвала от выреза кружевную отделку.
– Я в это не верю. Вы нравитесь друг другу. Просто вам следует больше разговаривать. Но пока что оставим в стороне твой достойный сожаления брак. Я пытаюсь сделать все, чтобы мой оказался счастливым. Не хочу, чтобы Кинросс думал, что я нечто вроде вялой лилии.
– После твоего письма вряд ли ему это придет в голову, – покачала головой Лила. – Слава богу, у твоего отца оказалась книга шекспировских цитат. Полагаешь, Кинросс воображает тебя синим чулком, перечитавшим все эти пьесы?
– Скоро он обнаружит, что это не так, – заверила Эди. – Ты решила уничтожить это платье?
Мачеха подняла зеленое платье, с которого спорола белое кружево.
– Если оттянешь рукава, чтобы обнажить плечи, это платье может оказаться очень привлекательным.
– Не желаю ничего привлекательного. Желаю быть такого рода женщиной, которая разбрасывается непристойными шуточками.
– Такой женщине непременно понравилось бы это платье. Возможно, я еще решу убежать от твоего отца и открыть собственную модную лавку.
Эди подошла и взяла наряд.
– Я не могу это надеть. Смотри: ты порвала плечо по шву. Я просто не желаю играть роль девственного лебедя.
– Но ты и есть девственница, – вздохнула Лила. – Думай об этом, как о неизбежном этапе своей жизни. Когда-нибудь ты станешь старой и беззубой, и тебе придется питаться бульоном. К несчастью, мужчины смотрят на женщин, как на новое вино, которое хорошо только, пока его не откупорят.
Эди пыталась осознать это, но не смогла.
– Но я знала женщин замужних, которым за тридцать, и они все равно не носят ничего, кроме белого. Я считаю дам, упорствующих в подобном заблуждении, достойными лишь жалости, – добавила Лила.
Но всякий мог предположить это, взглянув на разницу между белым платьем и смелыми яркими туалетами Лилы.
– Я не протестую против своей девственности, – возразила Эди, возвращаясь на табурет перед туалетным столиком. – Просто не хочу разыгрывать роль скромной, благочестивой леди Эдит, как в то время, когда была больна. Нет, по правде говоря, я делала это всю свою жизнь.
– Твоему отцу это не понравится.
– Мой отец проявил свою власть надо мной, когда подписал брачные соглашения. Теперь мне нужно точно убедиться, что мой муж не посчитает, будто его пригласили играть роль отца.
– Хороший довод, – одобрила Лила. – Полагаешь, разница в возрасте между мной и твоим отцом заставляет его считать меня ребенком?
Эди закатила глаза.
– Неужели до тебя это никогда не доходило?
До Лилы, казалось, дошло только сейчас. Она бросила зеленое платье на кровать.
– У меня есть наряд как раз для тебя. Мэри, пожалуйста, вернитесь в мою комнату и попросите Троттер дать вам винный шелк. Это жертва, дорогая, – обратилась она к Эди. – Я подумывала надеть его завтра вечером, но думаю, тебе оно нужно больше.
Лила подошла к окну.
– Только попробуй вынуть сигару! – вскинулась Эди.
– Вот этот тон – прямое наследие твоего отца. Но это к лучшему: легче будет отдавать приказания, когда станешь управлять замком.
– Я практикуюсь на тебе. Больше никакого курения, пока я рядом.
– Я пытаюсь бросить, – оправдывалась Лила, прислонившись к подоконнику и глядя в окно. – Твоему отцу это не нравится, а пока мы здесь, мне приходится делить с ним комнату.
