— У вас есть какие-нибудь новости?
Он покачал головой.
— Надеюсь, что министр сможет что-нибудь сказать мне. Мне звонили от него как раз перед обедом.
— А вы не знаете, какие версии сейчас прорабатываются?
— Мне известно совсем немного, — признался Питер Флактон. — Я лишь знаю, что дело поручено лучшим профессионалам из Скотленд-Ярда. Сегодня утром я встречался с шефом и двумя его подчиненными. Полагаю, что мы спокойно можем оставить дело в их руках.
— Я хочу встретиться с ними — вы устроите это?
— Им это не понравится, — произнес он встревоженно. — Они терпеть не могут постороннего вмешательства.
— Тогда им нужно поскорее закрыть дело.
— Есть один аспект, который беспокоит меня. Я как-то не думал об этом раньше, но теперь это обстоятельство представляется мне чрезвычайно серьезным.
— Что же это?
— Дело может оказаться опасным, — продолжил Флактон, — для вас самой в первую очередь. Вы об этом подумали? Люди, совершившие это преступление, кто бы они ни были, не остановятся ни перед чем.
— Ну что ж, чем опаснее, тем лучше.
Должно быть, в голосе моем прозвучала горькая нотка, поскольку я почувствовала, что Питер Флактон надолго задержал взгляд на моем лице, пытаясь понять, говорю ли я серьезно. Впрочем, в темноте он вряд ли мог разглядеть выражение моего лица.
— Вы так несчастливы?
— Да.
— Ну, полно, — продолжил он мягким тоном. — Ваш дядя, насколько мне известно, относился к смерти спокойно. Он любил жизнь, но видел в ней лишь временное переживание перед грядущей после нее, но неведомой нам бесконечной перспективой.
Слова Питера Флактона удивили меня. Я не ожидала услышать ничего подобного.
— Я горюю не из-за дяди Эдварда, — ответила я. — Ну, не только из-за него. Конечно, мне жаль, что его больше нет в живых, это был жестокий удар; но несчастна я по другой причине. Именно по этой причине я радуюсь опасности и буду рада смерти, если она придет ко мне.
— Господи! Что вы такое говорите?!
В голосе Питера Флактона прозвучало такое искреннее изумление, что я даже рассмеялась.
— Вот что, — проговорил он, взяв меня за руку, — не стоит предаваться отчаянию. Вас надо каким-то образом развлечь. В настоящее время сделать это непросто, поскольку развлечений теперь немного и к тому же вы в трауре, но я постараюсь что-нибудь придумать.
Он говорил так, словно собирался повести меня куда-нибудь на чай и предложить шоколадный эклер или порцию меренг! Я уже хотела сказать, что ничто не сможет меня утешить, однако решила, что с моей стороны это будет нелюбезно.
Питер легко находил дорогу и в темноте, и я вдруг подумала: как странно идти по улицам затемненного Лондона рука об руку с прихрамывающим мужчиной, который чуть не потерял ногу при Дюнкерке.
В Монреале сейчас горят фонари, такси и собственные автомобили развозят моих приятельниц по театрам и кабаре. В Виннипеге сейчас тоже весело. Интересно, что-то поделывает сейчас Тим?
Вдруг Питер остановился.
— Вам пора возвращаться. Не хватало еще, чтобы вы заблудились.
— Хорошо. Мне вас подождать — вдруг вы узнаете нечто важное?
— Нет, не надо, я могу вернуться поздно. Если же мне будет что вам сообщить, я постучусь к вам в дверь. И кстати, следите за всем, что говорите, хорошо? Не хочу показаться невежливым, но моя тетушка при всей своей доброте ужасная болтушка.
— Я дала вам свое слово, — ответила я жестким тоном. — И не собираюсь его нарушать.
— Хорошо. Ах да, перед выходом я забыл дать вам ключ от входной двери. Вы найдете его на столе в моем кабинете.
— Спасибо.
— Тогда доброй ночи, — проговорил Питер. — И не грустите! У вас еще вся жизнь впереди.
Он зашагал прочь и растворился во мраке. Я повернула обратно. Напротив дядиного дома я остановилась.
У дома дежурил полисмен, и, когда я замерла перед домом, мне показалось на мгновение, что он прогонит меня, но тут он посветил фонариком мне в лицо, вероятно, вспомнил, что видел меня в обществе Питера, и сказал:
— Добрый вечер, мисс.
— Наверное, входить в дом нельзя? — поинтересовалась я.
— Увы, нельзя, мисс, это небезопасно. Потолки первого этажа могут обрушиться в любой момент.
И в этот самый момент я ощутила, что рядом кто-то есть. Полисмен отвел от меня луч своего фонаря и осветил залитое слезами бело-розовое женское лицо.
— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам, мэм? — спросил полисмен.
Женщина что-то неразборчиво пробормотала в ответ, промакивая платком слезы, и поспешила прочь. Хотелось бы мне знать, кто она такая и почему так горюет.
Обменявшись с полисменом несколькими ничего не значащими репликами, я направилась домой, позвонила в колокольчик и стала ждать, пока дворецкий откроет дверь. Он появился не сразу и явно удивился, увидев меня.
— Вот уж не ожидал, что вы вернетесь так скоро, мисс, — заметил он.
— Мистер Флактон побоялся, что я заблужусь, если зайду слишком далеко.
Я уже поднялась на несколько ступеней, когда вспомнила о ключе, ожидавшем меня на столе Питера. Спустившись, я вошла в кабинет и зажгла свет. Обнаружив ключ на промокательной бумаге, я положила его в свою сумочку и решила взять книгу с одной из полок, чтобы почитать перед сном.
Мне еще не приходилось видеть комнату с таким множеством книг. По большей части они были превосходно переплетены, а в дальнем углу стояли книги в более дешевых обложках — это были романы. Я как раз взяла с полки одну из книг Джона Бьюкена, которого папа знал еще в те времена, когда тот был генерал-губернатором Канады, когда дверь бесшумно отворилась и в кабинет вошла Вили.
Она заметила меня, только оказавшись на середине комнаты, и вздрогнула как бы от подлинного испуга.
— Что вы делаете здесь?! — воскликнула она. — Мне казалось, вы отправились подышать свежим воздухом.
— Уже вернулась, — коротко ответила я.
— И теперь вы выбираете книгу. — Теперь голос ее вновь сделался дружелюбным, резкость, с какой был задан первый вопрос, исчезла.
— Именно так. Не думаю, чтобы мистер Флактон стал возражать.
Она усмехнулась.
— Могу ответить за него — он будет в восторге. Видите ли, мне прекрасно известно, что доставляет ему удовольствие, а что нет.
— Должно быть, это и приятно ему, и избавляет от многих забот, — сухо ответила я.
Вили вдруг приблизилась ко мне и взяла меня под руку.
— Дорогая моя, мы просто обязаны подружиться — и позвольте мне называть вас Памелой. Это такое очаровательное имя, такое чудесное, a я буду для вас Вили… Хорошо? Пока вы здесь, мы должны жить одной счастливой семьей.