что усну, едва коснувшись подушки. Доброй ночи, дорогой друг.
– Девочка моя. – Он посмотрел на меня и склонил голову. – Благодарю вас. Ваша помощь бесценна для меня.
– Пустое, – отмахнулась я. – Всегда рада быть вам полезной. Доброй ночи.
– Доброй ночи, дайнани, – ответил хамче.
Преисполненная благодушия, я вернулась в спальню. Отправив книгу под подушку, я уже намеревалась лечь, но взгляд мой вновь упал на спящего супруга. И снова я любовалась им. Сердце мое таяло от нежности и желания обнять его, провести ладонью по волосам, коснуться губами приоткрытых губ, а после уткнуться носом в плечо и заснуть под звуки тихого спокойного дыхания и завывания ветра. Я даже уже потянулась к Танияру, но… передумала. Попросту вспомнила, как он оттолкнул меня, и опять обиделась. Уже не так сильно, однако вредность вернулась вместе с воспоминанием.
И я, улегшись в кровать, повернулась к дайну спиной, решив ни за что не отступать от данного обещания, чтобы поутру не видеть ироничный взгляд. Сказала, никаких поцелуев, значит, без поцелуев. Вот первый обнимет, тогда, так и быть, оттаю, но не раньше. Именно так, и никак иначе. Удовлетворенная своим решением, я закрыла глаза и вздохнула, приготовившись уплыть в блаженную негу сна…
А потом теплая мужская ладонь опустилась мне на бедро, переползла на талию и скользнула на живот. Танияр прижался к моей спине и, уткнувшись носом мне в макушку, пощекотал дыханием. А еще спустя мгновение я почувствовала, как супруг поцеловал меня. Улыбка сама собой скользнула на уста, и я вздохнула второй раз, но теперь уж и вовсе умиротворенно. А спустя минуту уже крепко спала…
Разумеется, когда я проснулась, Танияр уже давно и благополучно покинул подворье. Уж он-то не просидел ночь в важных изысканиях, а сладко спал, не мучаясь ни голодом, ни великой целью. Впрочем, я не жалуюсь ни на ночные бдения, ни на желание подкрепиться. Первое было необходимо моему старому другу, второе… разумеется, дайнанчи. Что до нашего славного правителя, то у него и днем забот хватало. Так что никаких претензий я к нему не имела.
Кстати, о дайнанчи…
– Ты опять проголодался, мое маленькое счастье, – погладив живот, констатировала я. – И немудрено. Последний раз мама кормила тебя ночью, а сейчас уже белый день. Да и что там кормила… так, дала перекусить. Теперь уж мы с тобой поедим по-настоящему. Чувствуешь эти запахи? Наша дорогая Сурхэм уже выманивает нас к столу, и мы не станем отказываться от столь любезного приглашения, верно?
Дайнанчи молчал, но я точно знала, что мы с ним единодушны. А раз так, то томить его и дальше было преступлением. И как хорошая мать, я поспешила привести себя в порядок, чтобы отправиться на кухню. К тому же на сегодня еще было намечено немало важных дел, и одно из них – мое присутствие на Совете. Я была уверена, что супруг задержит его, чтобы я успела к началу. Однако заставлять себя ждать было невежливо, и потому надо было поторопиться. Но для начала необходимо исполнить свой родительский долг, и я направилась в царство ароматных запахов и громыхавшей посуды.
– Милости Отца, Сурхэм, и доброго утра, – пожелала я, войдя на кухню.
– Утра, – фыркнула хранительница нашего очага. – Было б лето, уже бы солнце высоко над крышами стояло. Уж больно долго спишь.
– Кхм, – кашлянула я, и женщина проворчала:
– Прости, дайнани. – Однако не удержалась и все-таки добавила: – А спишь всё равно долго.
– И оттого есть хочу, как оголодавший рырх, – намекнула я на то, что потчевать меня надо вовсе не увещеваниями.
– Дайнанчи накормлю, а те, кто любит поспать, пусть себя бранят, что остались голодными, – деловито ответила Сурхэм.
– Так и быть, – не стала я спорить, – буду ходить голодной и пенять на себя, а будущего дайна стоит задобрить сытным завтраком. Иначе после благоволения от него не жди.
– Когда он благоволить начнет, я уж в Белой долине с духами говорить буду, – отмахнулась женщина, ставя передо мной миску наваристого тынгаша.
Тынгаш – это жидкая каша на мясном бульоне. Ее не варили, а закладывали заведомо распаренные зерна тынше в кипящий бульон. После снимали котелок с огня, и зерна доходили сами. Прежде мне тынгаш не очень нравился, казался жирным. Однако по возвращении из родного мира я поняла, что обожаю это блюдо, и Сурхэм готовила мне его каждое утро, а иногда и на ужин. Если я просила, конечно.
– Ты вредная, Сурхэм, – втянув носом запах каши, вернулась я к прерванному разговору. – Тебя духи выпроводят из Белой долины на новое рождение.
– И что? – Женщина подала мне недавно испеченные лепешки. – Даже если и так, дайнанчи до меня всё равно не дотянется.
– Кова-арная, – протянула я, и прислужница хмыкнула.
Она уселась напротив, подперла щеку кулаком и некоторое время смотрела, как я отправляю в рот ложку за ложкой, не скрывая удовольствия от трапезы. Доев тынгаш, я промокнула рот приготовленной салфеткой и, прежде чем взялась за горячий этмен, спросила:
– Магистр уже выходил?
– Нет, – буркнула Сурхэм и сразу потеряла интерес ко мне, дайнанчи и беседе вообще.
Она встала со стула и вернулась к своим котелкам.
– Почему ты никак не примешь его? – спросила я, между делом наблюдая за прислужницей. – Разве он сделал тебе что-нибудь дурное? Магистр – наш друг и хочет служить Айдыгеру, как Эгчен или Архам. Отец принял его, а ты никак не примиришься с тем, что у Белого Духа появился новый сын.
– Отец мудр, – буркнула Сурхэм. – Но толку от этого сына никакого. День за днем за тобой тенью ходит. И в доме живет, и без дайна с тобой остается. Не дело это. Или пусть к тебе без мужа не подходит, или…
– Или заморозит язык глупой женщине, – сухо произнес тот, о ком мы говорили.
Мы с прислужницей одновременно повернули головы к двери. Я приветливо улыбнулась, а Сурхэм вдруг покраснела. Она явно опешила.
– Милости Отца, друг мой, – произнесла я на языке Белого мира, уже и не думая переходить на родной язык.
– И вам, душа моя. И даже тебе, Сурхэм, милости Белого Духа, – уже с иронией сказал магистр, удовлетворенный замешательством прислужницы.
– Милости Отца, – скорее машинально ответила женщина, а после перевела на меня взгляд: – Он говорит?
– Не молчит, – кивнула я, пряча улыбку.
– Упрела, на улицу выйду, – вздернула подбородок она и сбежала из неловкой ситуации в самом прямом смысле этого слова.
Элькос проводил прислужницу взглядом и покачал головой:
– Совершенно невыносимая женщина.
– Вы еще поладите, – улыбнулась я. – Теперь вам будет проще стать своим. – После деловито кивнула
