Некоторые деревенские жители говорили, что Килкернский лес заколдован, и лишь утвердились в своем мнении, когда там, в заброшенном домике, поселилась Кэт Макдоналд. Когда-то давно в нем жила ее мать – женщина, которая, по слухам, сумела околдовать покойного ныне хозяина замка. Так и остался лес заколдованным для жителей деревни.
– Чертов англичанин! Высокомерный, дурно воспитанный! – говорила Кэт своей лошади, и ее голос звучал громче цокота копыт по плотно утрамбованной грунтовой тропинке. – Клянусь, я больше к Малькольму с его гостями ни ногой!
Ей придется воздержаться от визитов в замок. Этот англичанин по крайней мере вел себя не так ужасно, как Фитцхью, который пытался щупать ее коленки под столом во время завтрака даже после того, как она один раз уже влепила ему хорошую пощечину.
– Ох уж эти мужчины… Всегда хотят получить больше, чем ты готова им дать.
При этих словах лошадь взмахнула гривой, словно соглашаясь с хозяйкой, и Кэт ласково похлопала ее по шее. В седле она почувствовала себя немного лучше, но ее нервы все еще были натянуты после утренней перепалки с красавцем англичанином. Впрочем, хватит вспоминать об этом. Утро было слишком прекрасным, чтобы не насладиться им.
Ленивое солнышко слегка поблескивало сквозь густую листву крон деревьев, провожая Кэт все глубже в чащу леса и придавая бокам лошади то янтарно-желтый, то золотисто-рыжий оттенок. Кэт подняла голову вверх и посмотрела туда, где высоко в небе деревья сплетались своими кронами, чтобы скоро полностью лишить тропинку солнца.
В глубине леса воздух был более прохладным. Кэт нравилось бывать в лесу, подальше от грубых слов и наглых рук гостей Килкерна. Здесь душа ее снова обретала спокойствие.
Как правило, она не позволяла неприятным воспоминаниям долго тревожить себя, но на этот раз все было по-другому. Во-первых, она сама позволила незнакомцу поцеловать себя, и, во-вторых, откровенно говоря, он был действительно красив. Однажды она уже встретила красивого мужчину, и та встреча научила ее остерегаться красавцев.
Она вспомнила комплименты, которыми одаривал ее Сент-Джон с волнующей искренностью в голосе и взгляде. Именно эта искренность и разрешила ей позволить ему поцеловать себя.
Большинство гостей Малькольма знало о ее прошлом и стремилось увести ее еще дальше по тропе потерянной добродетели. Их торопливые лживые признания и дерзкие руки не вызывали в ее душе ничего, кроме гнева.
Сент-Джон в отличие от прочих казался совершенно искренним в своем восхищении ею.
Кэт мысленно представила себе, как она выглядит. Высокая, выше большинства женщин. Много сочной плоти, которая ей самой не нравилась. Когда ее впервые представили эдинбургскому высшему обществу, она быстро поняла, что там наибольшей популярностью пользовались маленькие, худенькие и весьма хрупкого телосложения женщины.
– Там я чувствовала себя, словно слон в посудной лавке, – жаловалась она своей лошади.
Ее брат Малькольм сделал все, что мог, не ограничивая ее ни в чем. Он купил для нее лучшую модную одежду, но проблема заключалась в том, что все модные фасоны предназначались именно для маленьких и худеньких женщин, оставляя без всякого внимания нормальных, здоровых представительниц прекрасного пола, таких как Кэт, которым в такой одежде было крайне неудобно, а выглядели они просто плохо.
Кэт провела рукой по своему платью. Сшитое из простой шерстяной материи, оно не было модным – линия талии была на своем месте, а не под грудью, как того требовала мода, отчего грудь и бедра Кэт увеличивались чуть ли не в два раза. Неужели законодатели мод всерьез полагали, что все женщины на свете похожи на Фиону – такие же маленькие и хрупкие, как куклы?
– Посмотрели бы они по сторонам, – фыркнула Кэт. – Большинство женщин такие, как я, с большой грудью и широкими бедрами, и нам не подходят такие платья.
На самом деле Кэт была рада оставить в прошлом фривольные ожидания высшего эдинбургского общества. Теперь она совершенно свободна от условностей света и могла быть такой, какая она есть, могла носить то, что хочет. Она глубоко вдохнула свежий прохладный воздух леса, чувствуя приятную бодрость во всем теле.
За крутым поворотом открылась большая, ярко освещенная щедрым солнцем поляна с аккуратно скошенной травой и подстриженными кустами и деревьями. На поляне оказался двухэтажный домик, состоявший всего из двенадцати комнат. Он был выстроен из кирпича, сверху обмазанного штукатуркой пополам с соломой. Стены были толщиной в целый фут, что надежно укрывало обитателей домика от капризов погоды, столь частых в этой местности.
Несмотря на свою простоту и грубоватый дизайн, домик выглядел чрезвычайно приветливым и уютным. Толстый слой соломы на высокой крыше был выложен замысловатым узором, под большими квадратными окнами висели цветочные ящики с лавандой и ясменником, ярко-красная дверь так и манила войти в дом.
Была еще и пристройка со множеством окон. Обычно ставни на окнах были широко распахнуты, и часто слышалось стройное пение низких мужских баритонов и грудного альта самой Кэт.
Она горячо любила свой дом не только за его красоту, но и за то, что он целиком и полностью принадлежал ей самой. Сколько она себя помнила, вокруг нее всегда были люди, которые указывали ей, что она должна делать, как выглядеть, к чему стремиться и как поступать в той или иной ситуации. И только здесь, в своем доме, она была самой собой и никому не подчинялась.
– Чудесный дом, не правда ли? – с улыбкой обратилась она к своей лошади, и та помахала головой, словно соглашаясь со своей хозяйкой.
Печальная правда жизни состояла в том, что рожденные вне брака всю свою жизнь проводили в состоянии «почти». Почти приняты в обществе, почти полноправные члены семей. Почти, но никогда не полностью, до конца.
Так было и с Кэт, до тех пор пока она не обнаружила в себе талант, как назвал это качество Малькольм. Тогда все вокруг нее изменилось навсегда.
Ее талант обнаружился случайно. Ей хотелось найти для себя какое-нибудь полезное занятие, чтобы скрасить свой досуг. Однажды она сидела в церкви и восхищалась великолепными многоцветными витражами. Ей в голову пришла мысль, что она вполне могла бы заняться чем-нибудь более интересным, чем вышивание или рисование акварельными красками. Возможно, она могла бы делать что-нибудь такое же великолепное, как эти витражи, отбрасывающие красные, синие и золотистые пятна света на церковный пол.
Эта мысль не оставляла ее. Она начала наводить справки, и, к ее радости, выяснилось, что один из конюхов Малькольма – громадный рыжий мужик по имени Саймон – когда-то в юности учился на стекольщика. Вскоре Кэт отправилась в ту же стекольную мастерскую и тоже стала изучать это ремесло. Это заняло довольно много времени, но у Кэт было врожденное чувство цвета и композиции. Ей понравилось изготовление витражей.
