– Он приведет с собой своего друга, Джейми Кавинтона. То есть вовсе не собирается быть со мной наедине.
– Все – таки лучше я поужинаю у себя, – настаивала Брайенна.
– Ерунда, – этим ты мне не поможешь, – мягко возразила ей Мариза. – Ты будешь за столом сегодня вечером вместе с нами. – Я приказываю, и так оно и будет, – заявила она притворно – деспотическим тоном с искорками юмора в зеленых глазах. Потом Мариза снова натянула перчатку и распорядилась:
– Ну, а теперь ты поедешь вместе со мной в Уайт – холл.
– Я предпочла бы остаться дома, кузина, – тихо сказала Брайенна.
– Почему?
– Я ведь недавно потеряла мужа, лучше мне не являться во дворец…
– Но ведь это не прием и не званый вечер! Король пригласил своего барышника, и мы будем любоваться превосходными конями! Там больше никого и не будет. Уверяю тебя, Брайенна.
– Срок моего вдовства еще не кончился. И, конечно, там будет общество. Уж где король, там и придворные. (А где придворные, там и сплетни, подумала про себя Брайенна. Начнут шептаться, случайно ли погиб ее муж…)
– Даже в черном вдовьем одеянии ты посрамишь своим блеском всех этих надменных щеголих, – Мариза ласково посмотрела на Брайенну и пошутила: – Ведь это и есть причина, – ты боишься, что Барбара Палмер тебя приревнует?
Брайенна засмеялась:
– Нет, не угадала, кузиночка. Уж если Барбара кого приревнует к королю, так это тебя.
– Пальцем в небо. Уж мне-то Карл Стюарт ни к чему.
– Будь осторожна при дворе, кузина, – предупредила Брайенна.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебя будут обхаживать, льстить. Ты – красавица и завидная добыча.
Мариза почувствовала в тоне Брайенны серьезное опасение.
– Не беспокойся, сестричка! – засмеялась она. – Я знаю цену придворным льстецам и не поддамся им. Будь я доступной женщиной, и то понадобилось бы несравненно больше, чем смазливая физиономия и хорошо подвешенный язык, чтобы я уступила мужчине. А больше ничем придворные кавалеры не обладают. Но ты ведь знаешь, что я – не доступная придворная дама. А что ты будешь делать, когда я уеду в Уайтхолл?
– Заберусь в сад с книгой из твоей библиотеки и почитаю.
– О, я бы сама с удовольствием! – глаза Маризы затуманились. – Как долго я была вдали от моих любимых книг во время изгнания!
«И как далеки те годы, – подумала она, – когда я ребенком забиралась на колени отца, сидящего в кресле у камина, и лепетала: „Расскажи мне историю, папочка!“ – И отец начинал один из своих многочисленных рассказов об отважных предках и их подвигах, о благородных поступках и подлых изменах, о нерушимой верности, о безграничной любви. Обычно рядом сидела мать со своим вышиванием – потом Мариза поняла, что работы матери были подлинным искусством – она рисовала иглой, как талантливые художники рисуют кистью. И братья были тут же со своими няньками – счастливая семья, каких много жило в старинных поместьях Англии до смутных времен Кромвеля. Страна раскололась, гражданская война истребила множество мужчин. Смех и веселье, семейное счастье – все осталось лишь в воспоминаниях. Теперь война кончилась, и святой долг женщин призывал их восстановить счастливые семейные очаги».
Но как Мариза могла создать свой семейный очаг, если муж отвергнул ее? Она готова была отдаться ему во имя семейной чести, а он нанес смертельный удар ее гордости!
Мариза резко дернула ожерелье с сапфиром – свадебный подарок короля. Нет, у нее есть достоинство и навязываться мужу она не станет!
– Спасибо, Бридж, больше ничего не надо, – сказал Джейми слуге, который откупорил бутылку бургундского, подал ему и Кэму по пирогу с начинкой из дичи и поставил на стол китайскую фарфоровую тарелку с теплым хлебом домашней выпечки и куском свежесбитого масла. Джейми налил Кэму вина, внимательно поглядывая в лицо друга. После того, как они вернулись из борделя, Кэм выглядел спокойным. Но Джейми не знал, что выражает это спокойствие – телесное и душевное удовлетворение, или разочарование в предпринятой попытке.
Кэм видел вопрос в карих глазах Джейми, и знал, что это не праздное или похотливое любопытство, а искренняя тревога за его душевное спокойствие. Но что рассказать? Что он – по-прежнему мужчина и справился с мужским делом, хотя Кэм был достаточно искушен, чтобы его обманули профессиональные возгласы восторга Пейшеис…
Рассказать ему, что она пыталась целовать его лицо, но он теперь, оказывается, не выносит прикосновения женских губ ни к иссеченной шрамами правой стороне лица, ни к оставшейся невредимой левой. Он вообще не хотел нежности со стороны проститутки, используя ее словно ночной горшок.
Так он поступил с женщиной, которая родила ему дочь. Горькая улыбка искривила полные губы Кэма.
Он был пьян и озлоблен в тот день, вернувшись в поместье отца. Семья в панике взирала на угрюмого, мрачного, молчаливого человека, которого все помнили приветливым и жизнерадостным. Однажды поздним вечером, гуляя в окрестностях, он увидел бегущую через луг смазливую девчонку, одну из горничных своей невестки. Он кинулся на нее словно волк на ягненка, и после короткого яростного плотского соединения без малейшего признака нежности отпустил ее, и она убежала. Кэмерон совершенно забыл про этот эпизод, и вспомнил только тогда, когда его брат упомянул, что горничная уволена – она забеременела и не хотела назвать имени отца ребенка. Вот тогда Кэм взял дело в свои руки. Он вернул женщину в поместье, заявив семье, что отпрыск Бьюкененов должен расти среди родственников. Женщине предоставили коттедж, куда ей доставлялось все необходимое. Мать умерла при родах, но дочь родилась здоровая и красивая, как две капли воды похожая на Кэма. Взяв ее впервые на руки, он почувствовал радость и благодарность Богу, и вознес молитву за помин души усопшей, лежащей в углу комнаты на убогом ложе.
С тех пор Кэм регулярно навещал ребенка, но делал это по вечерам, чтоб сумерки скрадывали его черты, – он боялся напугать девочку. Нянька на это время выходила. Иногда он подолгу сидел у кровати спящей дочери, гладя время от времени ее золотистые кудри. Однажды ему даже послышалось, что она промурлыкала во сне: «Папочка…»
Сейчас Кэм почувствовал, как глаза его увлажнились при воспоминании о дочери, которую он ни разу в жизни не обнял.
– Ты намереваешься вернуться сегодня к своей жене? – спросил его вдруг Джейми.
Кэм положил на стол нож и вилку и устремил на Джейми взгляд своего ярко – синего глаза.
– Да, – сказал он. – Я послал ей утром известие о своих дальнейших планах.
– И какие же у тебя планы?
– Относительно чего? – отозвался Кэм. Обычно флегматичный Джейми на этот раз всерьез рассердился:
