— Почему ты никак не выкинешь из головы глупые юношеские переживания? Ведь столько времени прошло, и ты уже взрослый.
Вновь воцарилось молчание, затем графиня продолжила:
— Ты так любил меня, когда был еще мальчиком.
На самом деле ты мне поклонялся! Только из ревности ты впал в ярость, и в какую! Когда впервые догадался, что у меня есть любовник.
Роджер невнятным восклицанием выразил свое отвращение. — — А что иное ты мог ожидать? — задала вопрос графиня. — Твой отец был намного старше меня, а мне хотелось любви. Роджер, я не могла жить без любви!
Теперь в ее голосе ясно различались жалостливые нотки:
— Давай попытаемся наладить наши отношения.
Будем вести себя как взрослые люди.
— Каким образом? — холодно осведомился Роджер.
— Ты можешь занять в доме подобающее тебе законное место.
— Означает ли это, что ты согласна, мама, остаться одна здесь со мной?
Наступило молчание, чреватое грозой. Графиня возвысила голос до крика:
— Что ты хочешь со мной сделать, сын?! Заставить меня стареть в одиночестве? И чтобы не было рядом никого, кто бы обожал меня? Нет, Роджер, я так не смогу! Мне нужен Феликс. Я жажду его ласки! Он воплощает собой все, что осталось от моей ушедшей молодости.
— Что ж, ты сама опровергла себя. Какой может быть между нами мир? — с горечью спросил Роджер.
В ответ последовало едва слышное жалобное восклицание миледи. Мать и сын все высказали друг другу и покинули комнату.
Алинда, по-прежнему затаив дыхание, пребывала, в неподвижности еще некоторое время после их ухода. С усилием она поднялась с ковра, выпрямила затекшие ноги. Ее мучил стыд за то, что она, хоть и невольно, подслушала чужой и очень драматичный разговор.
После долгого сидения на полу и пережитого волнения ее слегка покачивало, и она оперлась рукой о спинку кровати, чтобы удержать равновесие.
И тут до ее сознания дошло, что она ошибалась. Комната не была пуста, как она думала.
Молодой граф Кэлвидон стоял у одного из окон и глядел на закат.
Он не сразу обнаружил присутствие Алинды, так как она двигалась почти бесшумно, а увидев его, застыла на месте.
И все же что-то встревожило его, и он обернулся.
Он смотрел на нее озадаченно. Хотя в спальне было сумрачно, Роджер разглядел испуганное личико, слегка растрепавшиеся волосы на фоне поблескивающих, расшитых серебром занавесей, маленькую ручку, вцепившуюся в спинку кровати.
Алинде показалось, что не только она, но и он не в состоянии пошевелиться, прийти в себя от изумления.
Однако его резкий голос заставил ее сбросить с себя странное оцепенение.
— Кто вы и что вы здесь делаете?
Роджер смотрел в окно и видел озеро, позолоченное заходящим солнцем, лебедей, медленно и торжественно скользящих по водной глади, в которой отражались растущие по берегам алые рододендроны. Он вспомнил, как часто, когда был за границей, закрывая глаза, видел перед собой именно этот пейзаж. И всегда это доставляло ему необъяснимую боль.
Еще ребенком он восхищался красотой дома, где он жил, и его окрестностей, а позже, когда он пребывал вдали от этих мест — в школе или в университете, — он грезил ими, и видения эти то мучили его, то, наоборот, давали импульс к жизни.
Этот пейзаж и этот дом были частью его самого.
И сейчас очарование этого вечера воздействовало на него странным образом. Как будто прохладная рука гладила его разгоряченный лоб, усмиряя гневные порывы, смягчая чувство обиды, прогоняя из памяти все те злые слова, что они с матерью наговорили друг другу.
Всегда Кэлвидон-хауз вносил мир в его душу, и теперь Роджер раскаивался, что когда-то после вспышки гнева покинул его на долгие два года.
«Я всего лишь частичка вас!»— хотелось ему сказать озеру, и мостику, изящной дугой возвышающемуся над ним, громадным вековым деревьям в парке и зеленым лугам, стелющимся подобно зеленому бархату на противоположном берегу.
А за лугами темнели густые леса, где он любил играть в детстве, где обитали сказочные рыцари, драконы и другие таинственные существа, о которых рассказывали легенды.
Он чувствовал, как успокаивается его дыхание, как ровнее бьется сердце. И вдруг какое-то шестое чувство подсказало ему, что в комнате он не один.
Роджер обернулся.
В сумраке, который уже начал сгущаться в спальне, он разглядел по ту сторону пышной кровати маленькое личико с большими серыми глазами, круглыми от испуга, обрамленное прядями волос, столь светлых, что луч закатного солнца проиграл бы в соревновании с ними.
На какой-то момент лицо, которое могло принадлежать какой-нибудь нимфе с гобелена, казалось нематериальным. Затем он понял, что девушка, стоящая там, одета в серое и поэтому незаметное в сумраке платье.
— Кто вы? — спросил он. — И что вы тут делаете? После недолгого молчания тихий, мелодичный голос ответил:
— Я очень сожалею… Я не хотела слышать то, что было сказано, но и невозможно было прервать вас…
— Кто вы? — повторил он свой вопрос.
— Я вышивальщица, и меня наняли для реставрации занавесей.
— И вы прятались, пока мы с матерью находились здесь?
— Боюсь, что так и было.
Серые глаза молили о прощении. Алинда произнесла робко:
— Заверяю вас, что такое больше не повторится.
А то, что я услышала, я постараюсь забыть.
— Вряд ли это будет возможно, — сказал граф сухо. — Но я надеюсь, что все услышанное вами не распространится за пределы этой комнаты. Не назовете ли вы мне ваше имя?
— Алинда Сэлвин.
— Я уверен, что могу на вас положиться, мисс Сэлвин.
— Конечно.
Алинда вышла из-за спинки кровати, и Роджер разглядел, что она выше ростом, чем казалась на первый взгляд. В то же время она была так стройна и грациозна, что неудивительно, если он принял ее за нимфу.
«Она еще очень молода», — подумал он, глядя на мягкие очертания ее личика, на тонкую шею, увенчанную головкой с золотой короной светлых волос. Ее вид что-то пробудил в его памяти, но было непонятно только, что именно.
Она двинулась к двери, но он вновь обратился к ней:
— Вы здесь давно, миссис Сэлвин?
— Я приехала вчера вечером. Я очень надеюсь, что моя работа удовлетворит миледи.
— Вы вынуждены работать?
— Да, я нуждаюсь в деньгах.
Алинда бросила на него прощальный взгляд, вышла в коридор и тихонько притворила за собой дверь, оставив его в одиночестве.
Роджер еще некоторое время после ее ухода стоял у окна. Ему как будто не хотелось покидать комнату Мазарини. Все же, сделав над собой усилие, он сдвинулся с места и по широкому коридору направился в свои покои.
Он не сомневался, что к его приходу все следы пребывания там нежелательного обитателя будут тщательно убраны, и действительно нашел на своем месте Ходжеса — старого лакея, который прислуживал еще его отцу.
