Сюзанна Энок - Уроки плохих манер

Тереза хотела уже сказать, что вовсе не собиралась его жалеть, но не успела, потому что полковник наклонился и поцеловал ее.

Его губы оказались теплыми, твердыми и невероятно возбуждающими. Святые небеса! Тереза приподнялась еще чуть-чуть и свободной рукой обняла его за плечи. На долю секунды она ощутила себя восхитительно легкой и свободной, как если бы ее ноги совсем не касались земли.

Но потом полковник отстранился и неуклюже сделал шаг назад.

— Ну вот, — хрипло произнес он. — Вы флиртовали, и я вас поцеловал. А теперь ступайте назад к маркизу.

Терезе захотелось потребовать еще одного поцелуя. Она судорожно перевела дыхание и отчаянно заморгала в попытке привести в порядок спутанные мысли и чувства.

— Мне кажется, вы не вправе приказывать мне что-либо, — выдохнула она. — А еще… еще вы не вправе целовать меня подобным образом.

— И как же тогда мне вас поцеловать? — Полковник вновь овладел губами девушки в горячем и неспешном поцелуе. — Так?

О Господи!

— Я… прекратите немедленно!

— А может, вы задирали меня потому, что считали калекой? Или евнухом? Но вы ошибались. Я вовсе не такой. Так что лучше задумайтесь, что именно вами движет, Тереза. — С этими словами полковник развернулся и направился к дому. — Вы знаете, где меня найти.

На самом деле Тереза вовсе не знала этого, так как в Джеймс-Хаусе он не бывал. Так она и стояла, глядя вслед хромающему Толли Джеймсу, не в силах решить, оскорблена она или заинтригована. Ясно, что он пытался что-то сказать ей таким образом, но Тереза никак не могла взять в толк, что именно.

— Так вот где вы, Тесс, — произнес приближающийся к ней по садовой дорожке лорд Монтроуз. — Злитесь на меня, если хотите. Только не лишайте всех остальных несчастных удовольствия потанцевать с вами.

— Я вовсе не сержусь, — возразила Тереза и, взяв маркиза за руку, повела назад в зал.

Толли Джеймс оказался прав по крайней мере в одном: ей действительно нравилась его внешность, голос и окружающий полковника ореол таинственности. Но о большем она не задумывалась. А что касается поцелуя… Он заставил ее забыть обо всем на свете. И это очень беспокоило Терезу. Ведь она не позволяла себе пренебречь правилами благопристойного поведения с того самого дня, как ей исполнилось десять лет. Именно тогда она совершила свой последний неблаговидный поступок.

Бартоломью вышел из наемного экипажа у ворот Эйнсли-Хауса. Его нога горела так, словно ее одновременно проткнули десятком обоюдоострых кинжалов, но, ковыляя к западному крылу дома, Толли старался не обращать на боль внимания. За увитой виноградными лозами и цветами аркой скрывалась неприметная дверь. Достав из кармана ключ, Толли вставил его в замочную скважину и повернул. Дверь вела в главный зал «Клуба искателей приключений» с его утопающими в темноте обшитыми деревом стенами, многочисленными полками, уставленными книгами, разнообразными сувенирами и безделушками, привезенными из разных концов света. Четверо членов клуба были уже здесь. Двое из них играли в вист, третий читал, а четвертый прикладывался время от времени к початой бутылке виски.

— Полковник, — произнес Харви, еще один бывший моряк, одновременно исполнявший в клубе обязанности лакея, дворецкого и камердинера, подходя к Толли. — Добрый вечер.

— Харви.

— Повар только что достал из печи жареного цыпленка. Принести вам кусочек?

— Да, благодарю вас. — Стараясь не поморщиться, Бартоломью уселся за один из многочисленных столов, стоящих в зале. Судя по тому, что говорил герцог Соммерсет, раньше это убежище для джентльменов исполняло функцию кабинета и гостиной. Впоследствии помещение претерпело некоторые изменения и теперь давало Толли возможность уединиться, о чем можно было лишь мечтать.

И это было ему весьма на руку, потому что именно сейчас он был совершенно не склонен к общению. Не стоило ему целовать Терезу. Он проявил слабость, испытал гнев и разочарование, услышав, как ослепительный маркиз Монтроуз обозвал его «объектом жалости». Учась в Оксфорде, Толли неизменно побеждал этого напыщенного индюка в любом состязании, требующем силы и ловкости, и вот теперь он посмел оскорбить его.

С момента возвращения Толли в Лондон каждый косой взгляд и каждое произнесенное шепотом замечание напоминали ему о том, что его ценность как мужчины затмили необоснованные сплетни и сам по себе удивительный факт его спасения. За долгие восемь месяцев Тесс Уэллер оказалась единственным существом, способным заставить его забыть… обо всем на свете, пусть даже и на одно короткое мгновение. Она поддразнивала его, флиртовала с ним, и Толли не смог сдержаться. Да и не очень-то хотел.

Слуга поставил перед ним тарелку с ароматным жареным цыпленком.

— Благодарю вас, Харви. И принесите еще стаканчик той польской анисовой водки, если вам не трудно.

— С удовольствием, полковник.

Впервые за несколько месяцев Толли по-настоящему проголодался. И это хороший знак. Ему вовсе не хотелось влачить существование беспомощного инвалида теперь, когда он только что бросил вызов очень красивой и очень язвительной девушке.

Дверь клуба распахнулась вновь. Очевидно, не только он чувствовал сегодня необходимость уединиться. Интересно, кто еще из членов клуба поцеловал сегодня вечером девушку, чтобы потом поспешно сбежать от нее?

— Лопни мои глаза, если это не джентльмен с обезьяной, — раздался громкий возглас Томаса Истона, и Бартоломью поднял голову.

В течение последних нескольких недель он несколько раз встречался с импозантным капитаном Беннетом Вулфом и был свидетелем того, каким ажиотажем сопровождалось его возвращение из Африки. Благодаря этому интерес к самому Бартоломью поутих, и люди перестали строить догадки относительно его чудесного спасения.

— Оставили свою возлюбленную дома в одиночестве, а? — с ухмылкой продолжал вопрошать Истон.

— Знаете, вы кажетесь меньшим глупцом, когда не пьяны, Истон, — не остался в долгу капитан, направляясь к книжным полкам в дальнем конце комнаты. — Только я никогда не видел вас трезвым.

— Я целый год был таким в Аравии, черт возьми, — воскликнул Истон. — Но теперь с меня хватит.

Сэр Беннет с минуту разглядывал корешки книг, а потом взял одну из них, однако, встретившись взглядом с Бартоломью, развернулся и направился к нему.

— Полковник Джеймс, — произнес он, останавливаясь возле стола и протягивая Бартоломью руку. — Каждый раз, когда я заглядывал сюда, вы либо спали, либо были пьяны, сэр.

Толли пожал протянутую руку и посмотрел на молодую обезьянку, сидевшую на плече капитана и таращившую глаза на присутствующих. За тот месяц, что он пробыл в Лондоне, мало кто изъявлял желание пожать ему руку. Ведь этот жест — проявление дружелюбия и человечности, а Бартоломью не находил в себе ни того ни другого.