Толстая фермерша, покупавшая засахаренные орехи, толкнула Дженни, и та, потеряв равновесие, упала прямо в объятия объекта своего внимания. Дженни пробормотала извинения и хотела было идти дальше, но господин схватил ее за руку.
– Вот я тебя и поймал, маленькая воровка! – заорал он.
Дженни вскрикнула, округлив от страха глаза. Он смотрел на нее в упор, и в зеленых глазах, сверкавших на смуглом лице, появилась угроза.
– Клянусь, сэр, вы ошиблись!
Дженни обернулась к Мику, дрессировщику обезьян, надеясь на его заступничество, но он демонстративно отвернулся.
– Ошибся, говоришь?
Незнакомец явно не шутил. Губы его были поджаты, суровости его лицу добавлял шрам, перечеркнувший левую щеку.
– Меня толкнули. Вы, должно быть, заметили женщину…
– Сколько ни ври, тебе не вывернуться!
– Я не лгу! Пожалуйста, поверьте!
Мужчина был молод и по-своему даже красив. Что-то в его глазах подсказывало Дженни: он простит пропажу хотя бы ради удовольствия подержать ее за руку. Точно в подтверждение ее мыслей, господин в зеленом костюме прижал Дженни к себе, и она, втайне рассчитывая на его снисходительность, не стала сопротивляться натиску.
– Только не зовите констебля!
– Ты лгунья, – презрительно фыркнул незнакомец. – Разве бывают цыганки с серыми глазами? Хотя, цыганка ты или нет, за воровство ответишь. В тюрьме у тебя будет время подумать над тем, каково обманывать честных людей!
Дженни помертвела от страха. Интуиция ее подвела. Пришел час расплаты. Констебль начнет задавать вопросы, и тогда ей придется отвечать не только за кражу кошелька, которую она не совершала, но и за убийство Тома Данна.
Но видно, рано прощалась она с жизнью. Суровый господин вдруг рассмеялся и вполне по-дружески предложи л:
– Ладно, горджио, перестань трястись. Лучше поцелуй-ка Мануэля покрепче! Да не смотри на меня так – не собираюсь я тебя никому сдавать.
Дженни удивленно хлопала глазами. Он назвал ее горджио! Выходит, Мануэль сам был цыганом.
– Ты кто? Один из людей Розы? – раздраженно воскликнула Дженни. Какое должно быть у человека извращенное чувство юмора, чтобы шутки ради напугать ее до смерти!
– Разве она не рассказывала тебе о Мануэле?
– Нет, не рассказывала.
Цыган, смеясь, обнял ее одной рукой за шею, нежно поглаживая гладкую кожу.
– А вот о тебе она много говорила. Расписывала твою красоту, бедная сиротка горджио. Ну прямо копия бедняжки Джози, увы, давно и навсегда потерянной. Вот тебе и причина ее к тебе странного расположения. Вообще-то Роза не имеет привычки оказывать милость беглым горджио.
– Кто такая Джози?
– Моя сводная сестра. Два года назад ее поймали с поличным на краже яиц. Нам сказали, что ее отправили в колонии, но, сдается мне, она до сих пор греет постель какого-то толстого судейского прохвоста. А мне Роза приходится матерью.
– Роза – твоя мать?
– Представь, даже у таких, как я, может быть мать.
– Зачем тебе было меня запугивать? – сердито спросила Дженни.
– Признайся, у меня хорошо получилось!
Мануэль засмеялся, и Дженни со злостью оттолкнула его.
– Может, тебе и весело, а мне вовсе не смешно.
– Брось, хватит злиться! Разве я не заслужил поцелуй за то, что тебя не сдал?
– От меня ты поцелуев не дождешься!
– Тогда придется сорвать его самому!
Дженни вскрикнула от неожиданности – Мануэль одним стремительным движением привлек ее к себе и стал искать губами ее губы. Дженни извернулась и дала ему ногой в пах, но что его не остановило. Он поцеловал ее насильно, можно сказать, жестоко, но в нем чувствовалась страсть, которая, хотела того Дженни или нет, нашла в ней отклик.
– Ты давно не мылась, – презрительно поджав губы, процедил Мануэль.
– Уж я-то почаще моюсь, чем твои соплеменники! – обиженно бросила в ответ Дженни.
Мануэль зашелся от смеха, а Дженни, кипящая возмущением, круто развернулась – алая юбка вспорхнула – и пошла прочь, к шатру, где по хрустальному шару предсказывала судьбу Роза.
Дженни приподняла полог шатра, впустив луч света. Роза не оглянулась – по шороху юбок она поняла, что судьбу желает узнать женщина, и, глядя на шар, принялась говорить положенные случаю фразы, заманивая клиентку:
– Заходи, красавица, позволь старой Розе рассказать тебе, где ждет тебя судьба, какие любовники… – Роза подняла взгляд и осеклась. – Зачем ты пришла, горджио? Убирайся! Иди работай!
Дженни ничего не оставалось, как убраться восвояси. Она остановилась возле хлипкого шатра. Девушка не могла простить Мануэлю его жестокой насмешки. Он еще поплатится!
– Эй, пошли в табор. Не стоит беспокоить Розу, когда она занята серьезным делом, если не хочешь, чтобы тебя обругали, – раздался мужской голос.
Дженни никак не ожидала увидеть здесь Мануэля. Он стоял между шатрами и держал, в руках лоток с товаром, который так и не успела распродать Дженни.
– Я не пойду с тобой!
– Тогда я взвалю тебя на плечо и понесу, как куль с мукой. Пусть не очень-то прилично, зато быстро и без хлопот.
Дженни цокраснела от ярости, грудь ее бурно вздымалась, так и норовя выскочить из тесного лифа. Мануэль, должно быть, заметил это, и взгляд его стал более пристальным и направленным.
– Ну хорошо, ведь у меня нет выбора.
Дженни заковыляла рядом с цыганом, морщась от боли всякий раз, как голая ступня попадала на камешек или щепку.
Оставшиеся в таборе следить за порядком старики и дети радостно приветствовали Мануэля. Сам король Карл мог бы позавидовать такому проявлению преданности, и Мануэль держал себя с поистине царственным величием и необыкновенным достоинством.
Мануэль подвел девушку к вагончику Розы, легонько подтолкнув к двери. Дженни вошла и устало опустилась на топчан. Она чувствовала себя униженно и глупо, ноги кровоточили, в животе урчало от голода.
– Рита готовит рагу из кролика. Пойду принесу тебе поесть, – предложил Мануэль, сжалившись над девушкой.
Вскоре он вернулся с двумя деревянными мисками, доверху наполненными густым ароматным рагу. Дженни никогда ничего вкуснее не пробовала. Цыгане приправляли простые блюда какими-то своими специями, от чего они приобретали экзотический вкус. Мануэль ел, не сводя глаз с девушки, и ей это было крайне неприятно.
– Что ты на меня уставился? – не выдержала Дженни.
– Ты не похожа на Джози. Я по крайней мере братских чувств к тебе не испытываю, – с многозначительной ухмылкой изрек Мануэль.
– Ну что же, по-моему, это только к лучшему – я тоже не испытываю к тебе сестринской любви.
Мануэль удивленно приподнял брови. Он не привык, чтобы женщины давали ему отпор, но, по своему обыкновению, пожелал оставить последнее слово за собой.
