Дверь отворилась, и в комнату вошла Бет с миской воды.
– Доброе утро, миледи.
Анна улыбнулась ей:
– Пожалуйста, Бет, не забывай стучаться, когда входишь в спальню.
Молодая женщина вспыхнула.
– Я этого не знала. Дома все мы жили в одной комнате.
Анна пожалела, что отчитала девушку.
– Скажи, пожалуйста, где твоя семья?
– Их всех забрали, миледи, в корнуоллские рудники. Я была слишком юной, и вербовщик решил, что от меня будет мало пользы. Потом я нашла приют здесь.
– Понимаю, – сказала Анна, гадая, что могло случиться с этой хорошенькой скотницей после отъезда ее семьи и до встречи с разбойником. Видимо, ничего хорошего.
– Благодарю тебя за это платье, – сказала ей Анна, разглаживая грубые складки на нем.
– Он сказал… – Бет осеклась и судорожно сглотнула.
– Что он сказал? Да ну же. Бет, я тебя не съем.
– Он сказал, – продолжала Бет, набравшись храбрости, – что ты будешь помогать доить коров.
Она рванулась к двери.
Анна ушам своим не поверила:
– Помогать с дойкой коров?
Анна нервно рассмеялась. Не удовлетворившись вчерашним представлением, Джон Гилберт решил подвергнуть ее еще одному унизительному испытанию. Испытанию трудом, к которому она была совершенно не способна и которое станет испытанием ее воли. Она улыбнулась, радуясь возможности показать себя. Этот разбойник переоценил себя, если вообразил, будто женщина, бросившая вызов королю и графу в один и тот же день, может спасовать.
– Ступай, Бет. Я просто мечтала поработать скотницей ради сохранения хорошего цвета лица и здоровья. Всем известно, что скотницы не болеют оспой.
– Мы болеем коровьей оспой, леди Анна, но после нее черная оспа нам не страшна.
Анна торопливо оделась.
– Вполне возможно, что каждая светская дама должна провести лето в коровнике.
Бет открыла и придержала для нее дверь.
– Никогда не встречала такой леди, как ты, – сказала она застенчиво.
Анна проплыла мимо нее.
– Так же, как и Джон Гилберт, – рассмеялась Анна и взяла Бет под руку.
Бет очень смутилась, но Анна крепко держала ее.
– Что за дивное утро! – воскликнула Анна и ничуть не покривила душой.
Теплое утреннее солнце отражалось в каплях росы, уже промочившей ее чулки. Его лучи разогнали туман, гнездившийся среди ветвей деревьев на холмах, окружавших это уединенное селение. Девушка вздохнула полной грудью и подставила лицо лучам солнца, вдыхая аромат дерева, горящего на костре, и густой запах поднявшегося на дрожжах и только что испеченного хлеба.
Когда они добрались до выгона, стреноженных коров уже доили две женщины, поклонившиеся Анне и сделавшие вид, будто работать рука об руку с придворной дамой для них дело обычное.
– Что мне сделать прежде всего? – спросила Анна, закатав рукава, подоткнув юбки под корсаж и обнажив таким образом лодыжки.
– Надо набрать полные подойники молока и вылить его в корыта, – объяснила Бет, выливая из ведра молоко в большую, но неглубокую деревянную миску.
– Сливки, миледи, окажутся наверху, и мы соберем их, чтобы сбить из них масло.
Анна разглядывала деревянную маслобойку. Пожалуй, эта работа не требует особой сноровки. Человек, вообразивший, будто она не справится с этим делом, не видел, как она одевает рыдающую королеву или как разучивает па шести новых французских танцев, увертываясь в то же время от цепких рук учителя, – и все это в один день.
Когда сливки оказались в маслобойке, Анна заявила, что собьет масло сама. Сначала поршень поднимался и опускался легко, без особых усилий с ее стороны. Она же задавала Бет и другим работницам десятки всевозможных вопросов, проявляя к их жизни такое же любопытство, какое они, несомненно, испытывали к ней. По правде говоря, было приятно орудовать поршнем. Она получала от этого истинное удовольствие. То, что поршень подчинялся ее нажиму, давало ей ощущение собственной физической силы, силы, которая, как она чувствовала, потребуется ей до того, как закончится это серьезное дело.
Громко зазвучал колокол.
– Что это? – спросила Анна.
– Пора идти на сходку, миледи, проголосовать. Следует решить, присоединяться ли к Черному Бену и его банде для следующего налета. Ты можешь побыть одна некоторое время?
– Конечно, – ответила Анна. – А ты почему должна идти?
– В этой шайке, миледи, – ответила Бет с важным видом, – женщины имеют право голоса наравне с мужчинами. Наш Джонни говорит, что мы во всем равны и должны принимать участие во всем, что происходит, и если нас поймают, наши шеи в петле окажутся точно такими же, как у мужчин.
Бет побежала к кузне догонять остальных женщин.
Анна уже долго работала поршнем и почувствовала, что жидкость под ее пальцами изменила консистенцию, стала плотнее и тяжелее. Женщина имеет право голоса? Ничего подобного Анна и представить себе не могла. Даже Кромвель не додумался до подобной свободы. Король счел бы это веселой шуткой и сочинил по этому поводу остроумные куплеты. Но эта удивительная мысль уже захватила Анну и не отпускала. Откуда Джон Гилберт набрался столь странных идей?
Ко времени, когда солнце уже стояло в небе высоко, поршень стал двигаться медленно, а ее руки и плечи затекли и разболелись. Анна заглянула в маслобойку сквозь отверстия в крышке и увидела плавающие на поверхности комки масла. Анна подумала, что теперь каждый раз, когда будет есть масло, ей на ум будут приходить мысли об этих неизвестных ей женщинах, которые его сбили.
Вернутся ли когда-нибудь остальные? Анна была в полном изнеможении, когда вернулась Бет и с ней еще две женщины.
– О, появилось масло, миледи! И какое отличное! – Бет показала Анне, как соскоблить масло с боков маслобойки и не пожертвовать при этом ни одним комком, а потом добавить к нему соль, спрессовать его и уложить в деревянные бочонки. Потом они сели на траву и принялись за свежеиспеченные овсяные лепешки, сочившиеся несоленым маслом и цветочным медом. Анне показалось, что никогда в жизни у нее не было такого вкусного завтрака.
Насытившись, Анна приготовилась соснуть, но тут солнце от нее заслонила тень. Она открыла глаза и, прикрыв их ладонью, посмотрела вверх. Джон Гилберт смотрел на нее с высоты своего немалого роста.
Джон еще не видел ее такой прелестной. Ее одежда из атласа и манеры знатной леди не воспламенили его крови так, как вид этой разрумянившейся девушки, лежавшей на траве у его ног. Завитки каштановых волос прилипли к влажному лбу, в зеленых глазах был вызов, нежно-розовые губы блестели от масла, и кусочек овсяной лепешки застрял в углу рта, словно ожидая, что какой-нибудь счастливец его слизнет.
