– В монастыре нам говорили, что каждый должен трудиться, – уклонилась она от прямого ответа.
– Девушке в твоем положении приличествует лишь вышивание или плетение кружев, – указала Анриетта.
– В монастыре мне приходилось работать на кухне, – сообщила Мадлен.
– На кухне?! – отшатнулась Жюстина и недоверчиво покачала головой.
Мадлен гордо улыбнулась:
– Вот именно. Теперь я неплохо готовлю – меня учила кухарка самой графини д’Экслижи! Я могу состряпать такой вкусный ужин, какого вы не ели с тех пор, как покинули Париж!
– Даже и думать не смей! – отрезала Анриетта.
– А может быть, все-таки… – вопросительно начала Жюстина, которая по-прежнему тешила себя надеждой выманить лосося у сына торговца рыбой.
– Ни в коем случае! – Анриетта метнула в сестру испепеляющий взгляд. – Мадлен принадлежит к роду Фокан. Нашей ноги никогда в жизни не бывало в кухне. Это занятие для прислуги. – Анриетта медленно и величественно поднялась. – Где же твой багаж, детка? Ты оставила его в передней? Тебе пора принять ванну, переодеться и лечь спать.
Мадлен снова виновато опустила голову:
– Я приехала налегке.
Анриетта испустила мученический вздох:
– Понятно… Я немедленно отправлю аббатисе письмо и потребую, чтобы она прислала твои вещи.
– У меня нет вещей.
– То есть как это нет? Но это невозможно! Мы каждый год отсылали тебе одежду.
– С ней пришлось расстаться.
– Надеюсь, только с поношенными вещами? Какой великодушный поступок! Но платья, которые мы отослали прошлой весной, тебе понадобятся. Твоей матери пришлось поломать голову, чтобы подобрать верный покрой и ткани, способные подчеркнуть твою юность и цвет лица.
Мадлен улыбнулась:
– Они были прекрасны, но совершенно непрактичны. Я продала их.
– Продала?.. – Анриетта от неожиданности осеклась. – Ты продала свою одежду?!
– Все шелка, бархат и кружева? – уточнила Жюстина.
Мадлен кивнула:
– А деньги раздала беднякам.
– Беднякам? – эхом повторили сестры таким тоном, словно этого слова не значилось в их лексиконе.
– А платье, которое мать прислала тебе к первому причастию? – с надеждой спросила Анриетта.
Мадлен засияла от гордости:
– За него назначили самую высокую цену – его было очень просто переделать в свадебный наряд.
– К твоей свадьбе? – предположила Жюстина.
– Я не собираюсь замуж, – беспечно ответила Мадлен.
Анриетта улыбнулась:
– Слышишь, Жюстина? Мадлен прекрасно понимает, что ее ждет! Мы должны как можно скорее представить ее обществу.
Она вновь взяла Мадлен за руку и сдвинула запачканный белый рукав облачения до локтя.
– Так я и думала! Ты чересчур худа. Джентльменам приятнее видеть рядом то, за что можно подержаться. Но не расстраивайся, на наших супах-пюре и яичных суфле ты быстро поправишься. Самое большее две недели – и ты затмишь всех этих худосочных английских дурнушек. – Анриетта прищелкнула пальцами. – Сними-ка покрывало, я хочу посмотреть на тебя.
Мадлен нехотя послушалась, отколов покрывало и сняв апостольник. Возглас разочарования вырвался у тетушек одновременно, на их лицах застыли ошеломленные гримасы.
– О Господи! Ее остригли, как овцу! – Жюстина в ужасе закрыла глаза руками.
Анриетта побледнела, но держалась тверже:
– Чем же им помешали твои чудесные волосы? Подойди поближе, детка. Дай мне рассмотреть.
Мадлен смущенно пригладила ладонью короткие завитки.
– Прошлой зимой в монастыре завелись вши. Монахини всех остригли, чтобы избавиться от них.
– Такого потрясения вши не вынесли, – пробормотала Жюстина.
Поджав губы, Анриетта внимательно рассматривала короткие волосы племянницы – словно фермер, определяющий качество овечьей шерсти. Подавив досаду, она пожалела о том, что у нее не найдется ярда накладных локонов, чтобы спасти поруганную красу Мадлен.
– Они грязные, – резко заметила Анриетта, проводя пальцами по густым темным кудрям Мадлен. – Но эта беда поправима. Хватит истерик, Жюстина. Взгляни на нее.
Анриетта потрепала племянницу по щеке и подняла за подбородок ее лицо, повернув к свету так, что он озарил изящные изгибы скул и тонкий овал лица.
– Смотри-ка! Кости под кожей идеальны. Вот где кроется подлинная красота. Плоть исчезает, а кости остаются. Женщины рода Фокан славились костями и зубами. – Она гордо выставила напоказ великолепные зубы. – Но лучшее украшение ее лица – глаза, темные, как озаренный луной океан. Великолепно!
– Ты права: глаза – ее капитал! – воскликнула Жюстина. – Мы лишь немного подкрасим ресницы, чтобы их красоту заметил даже неискушенный взгляд. Короткие стрижки в моде на континенте, хотя мало кто из англичанок решается носить их – уж слишком грубоваты их лица. Мы уложим на этом нежном лбу несколько игривых локонов, и готово! Вот она, первая красавица Лондона!
Мадлен пришла в волнение.
– Я не желаю быть первой красавицей! – выпалила она. – Не хочу превращаться в модницу, которая целые дни напролет выбирает шляпки, примеряет платья и ждет гостей-джентльменов! – Она не сразу поняла, что описывает жизнь собственных тетушек, но усталость помешала ей совладать с недовольством и испугом.
– И это вся благодарность за то, что мы послали за тобой? – сухо осведомилась Анриетта. – Мы хотели скрасить твою жизнь, помочь тебе вкусить неведомых радостей…
– Я мечтаю о другом, – перебила Мадлен. – Я хочу стать поваром.
Анриетта побледнела.
– Кухаркой? – презрительно прошипела она. – Ты в своем уме?
– Подожди, дай Мадлен время, – предложила Жюстина. – Она еще ребенок, да и дорога утомила ее.
– Ни за что! – В голосе Анриетты прозвучала непреклонность, благодаря которой она некогда стала предметом обожания и бичом владельцев нескольких театров. – Я жду ответа немедленно, – заявила она. – Если Мадлен будет настаивать на своем, пусть убирается обратно в монастырь. Сегодня же!
Мадлен закрыла глаза, чтобы не видеть разъяренную тетку. Встреча с родными не только разочаровала и опечалила ее, но и напугала. В глубине души зарождалось нехорошее предчувствие – она не поверила в слова теток о том, что ее мать в отъезде. Куда она могла уехать? Почему написала отчаянное письмо и исчезла?
Мадлен задрожала. Стоящие перед ней женщины оставались чужими людьми, воспоминаниями тринадцатилетней давности. По сути дела, они были едва знакомы. Если бы только мама была здесь и утешила ее!
– Ну, Мадлен, что скажешь? Выбираешь будущее под защитой заботливых тетушек или возвращение в опостылевший монастырь?
– А может, тебе не терпится стать монахиней, Мадлен?
