Алфея изобразила удивление.
— Я и не подозревала, что Нью-Йоркский банк Койнов имеет филиал в Швеции.
— С тысяча девятьсот пятьдесят девятого года… Небольшое отделение… Вполне подходящее место для меня, чтобы изучить зарубежное банковское дело. — Он посмотрел на свои ногти. — Дело в том, что я не уверен, что хочу работать в Нью-Йоркском банке Койнов.
Холодок пробежал по телу Алфеи. Я правильно действую, подумала она. Еще немного — и эта шлюха, эта хиппи окончательно приберет его к рукам.
— Мы об этом нередко разговаривали, — сказала Алфея. — Ты всегда говорил, что сознаешь свой долг… Тебя огорчает, что придется начинать в маленьком отделении?
— Дело не в этом. Я сейчас все чаще думаю, что надо бы заняться чем-то другим, чем-то более общественно полезным. Я наделен способностями вести за собой людей. А что может быть более абсурдным, чем предводительствовать богатыми в их стремлении нажить еще большее богатство?
— О Господи! Чарльз, тебе не кажется, что это отдает какими-то коммунами? Мы оба знаем, что в этом столетии финансовые учреждения в борьбе с бедностью сделали гораздо больше, чем все бородатые гуру вместе взятые!
— Да, я знаю, что без накопления капитала невозможен промышленный прогресс. Я говорю лишь одно: я не уверен, что банк — мое призвание. Большинство людей тратят всю жизнь на то, чтобы прокормиться. Я считаю это неправильным. Я хочу выбрать то, что мне интересно.
— Арчи уйдет в отставку через несколько лет. Не стоит объяснять тебе, что это такое — быть президентом банка, председателем фонда.
— Я не единственный кузен, — ответил Чарльз.
— Третьему за пятьдесят, — возразила Алфея. Третий — это Гроувер Т. Койн III, следующий из преемников. — А после Третьего кого ты можешь предложить? — Она перечислила еще нескольких кузенов в третьем и четвертом поколении. — Дэниса, который носится со своими мальчишками? Ридона с его любовью к азартным играм? Тинни, который без конца разводится? Или такую тряпку, как Уоллас?
Чарльз вздохнул.
— Ты хочешь сказать, что меня обрекает рок.
— Это просто естественно, что ты должен возглавить семью, Чарльз. — Она наклонилась к сыну. — Скажи откровенно, какая проблема тебя мучает в связи с отъездом в Швецию?
— Я намеревался провести остаток месяца в Калифорнии.
Алфея приподняла бровь, словно говоря: ах вот оно что, всего лишь такие мелочи.
Он глубоко втянул щеки, так, что на лице резко обозначились скулы — типично койновское выражение, означающее: предупреждаю, осторожно.
Алфея обхватила бокал обеими ладонями и сказала мягким, просительным тоном:
— Чарльз, может быть, я несколько нажимаю на тебя, но это из-за того, что я всегда гордилась тобой. Ты — то, о чем я всегда мечтала.
Во вторник вечером вылет самолета Скандинавской авиатранспортной компании из аэропорта Джона Ф. Кеннеди в аэропорт Арландо близ Стокгольма был отложен.
Чарльз и Алфея томились ожиданием в зале для ВВП — весьма важных персон. Чарльз сидел в кресле, под глазами у него залегли темные круги.
Хотя благодаря ее целенаправленным маневрам сын сегодня отбывал, Алфее меньше всего хотелось отпускать его. Она отчаянно в нем нуждалась. У нее иногда появлялось ощущение, что почва колышется под ней, что ее преследует какая-то музыка. Она проснулась ночью в слезах, чувствуя, что боится всех, кроме сына.
Низкий голос объявил по радио, что на самолет Скандинавской авиатранспортной компании началась посадка. У выхода Алфея обвила руками Чарльза, крепко прижала его к себе, а ведь раньше она всегда проявляла сдержанность на публике.
— Звони и пиши мне почаще, хорошо?
— Ты все еще чувствуешь себя неважно, мне бы не следовало уезжать.
— Неужели мать не может немного расслабиться? — Она оторвалась от него, погладила его по щеке. — Счастливого полета, Чарльз.
Вместе с группой других пассажиров первого класса он стал подниматься по трапу, затем обернулся, ища ее взглядом. Алфея подняла руку, благодаря Бога за то, что на таком расстоянии сын не поймет, насколько вымученна ее улыбка.
Возвратившись домой, Алфея разделась, разбросав одежду по полу, чтобы утром ею занялась Герда, и выпила две таблетки снотворного.
Ей снился отец, который шел к ней с ослепительной улыбкой. Затем его сменил подкрадывающийся леопард с черными пятнами на шкуре. Затем Чарльз, который яростно бил ее кулаками… Или это был Джерри? Наконец она увидела Рой в страшной греческой маске, Рой отчаянно плакала. Алфея проснулась в холодном поту.
Фосфоресцирующие стрелки на часах показывали двенадцать часов три минуты. Она спала меньше часа.
Сменив позу, Алфея легла на спину, пытаясь расслабиться и дать возможность снотворному подействовать. Но чем больше она хотела расслабиться, тем сильнее ощущала напряженность во всем теле. Зубы ее непроизвольно сжимались, кровь молотом стучала в висках, половые органы зудели от желания.
Промучившись с полчаса, она включила свет, подтянула телефон и набрала калифорнийский номер. Ей ответили после первого же звонка.
— Билли? — спросила она.
— Я.
Алфея легла щекой на подушку с вышитой монограммой.
— Я думала, тебя нет дома.
— Это у тебя такой настрой.
— Настрой?
— Ты вообразила меня в объятиях какой-нибудь сисястой нимфоманки — восходящей кинозвезды. Но так было в понедельник, среду и пятницу. А сегодня вторник, я сижу перед телеком и довольствуюсь тем, чем меня потчуют.
— И что ты смотришь?
— Я переключаю с одной программы на другую.
— Вылет самолета Чарльза задержался, и я пробыла с ним в аэропорту.
— Ах да. Значит, Чарльз отправился в мир большого международного бизнеса… Бедняжка Сари, она вздыхала по нему. Рассчитывала увидеть его на следующей неделе. Тетя Рой отвезет ее в Лагуну — утешение не столь большое, но ничего не поделаешь.
Взгляд Алфеи стал неподвижным.
— Сари? Но она еще младенец.
— Ей скоро двадцать.
— Не может быть!
— Она говорила тебе об этом, когда мы обедали во французском ресторане.
— Это как-то ускользнуло от меня. Отсюда я ее представляю двенадцатилетней или тринадцатилетней. — Тональность голоса Алфеи вдруг изменилась. — Билли, ты явно заблуждаешься относительно ее и Чарльза.
— Он провел десятки, если не сотни часов в нашем доме.
— Чтобы поговорить с твоим отцом… Он обожает его фильмы. — Алфея помолчала. — Если он вдруг увлек девочку, то сделал это без всякого умысла.
— Это пагуба семьи Ферно — позволять себе увлекаться…
