На сей раз посол — знатный идальго, его сопровождают трое советников, миссия носит официальный характер.
Группа парламентариев с белыми флагами, шествующая под звуки труб в сопровождении военного эскорта, не вызывает у алжирцев ни малейшего интереса.
Город продолжает трудиться и жить своей жизнью, как в обычные дни. Женщины моют горшки, сушат фиги, прядут и шьют. Над печами стоит запах свежего хлеба, мясники разделывают бараньи туши, будто город готовится к празднику, а не к осаде и смерти.
Даже дети не обращают внимания на кортеж. Существуют ли на свете такие наряды, которых не видели бы в Алжире и способные удивить его жителей? Но тем не менее нельзя не заметить, что посланцы императора одеты роскошно, под стать рассказам первого посла о том, с какой кичливой пышностью был одет ага Алжира и какие на нем были дорогие украшения.
Путь, которым ведут посланцев императора во дворец, долгий и извилистый. Он специально продуман таким образом, чтобы показать им город с лучшей стороны: лавки, забитые товарами, прекрасные дома, бани, библиотеки, новая мечеть. Порядок, спокойствие, мощные оборонительные сооружения. Всюду вооруженные люди, склады буквально ломятся от боеприпасов. Холеные, породистые лошади нетерпеливо бьют копытами, привязанные у придорожных столбов или запертые в стойлах, — их едва ли не больше, чем людей.
Вооруженный эскорт должен остаться у входа. Посольская миссия может войти только после специального разрешения. Более того, если они хотят говорить с Хасаном-агой лично, то им придется подняться в висячий сад, где властелин Алжира медитирует и общается с небом.
Идальго отказывается от предложенных носилок, и, пока он, задыхаясь, поднимается по бесконечной винтовой лестнице наверх, приходит к заключению, что поведение аги и его приближенных оскорбительно. Столь откровенное пренебрежение сразу настраивает его на воинственный лад, лишая спокойствия и рассудительности, необходимых для трудных переговоров. Дело надо повести осторожно и предусмотрительно, так чтобы не разочаровать императора и вместе с тем не спровоцировать массовую вылазку алжирцев, которая сейчас была бы нежелательна для сильно потрепанной и уставшей армии императора. Но если все-таки придется вести настоящую осаду по всем правилам, она должна быть хорошо подготовлена. Город красив, жаль его разрушать, лучше было бы заполучить его нетронутым. Но, к сожалению, он оказался более воинственным, чем предполагалось.
— Каковы ваши требования? — спрашивает Хасан-ага, одетый в простую свободную рубашку, напоминающую монашескую рясу. И даже эта одежда, слишком простая и бедная, воспринимается послом как оскорбление.
В вызывающей форме идальго заявляет, что его императорское величество не может тратить время на тех, кто капризничает и проявляет нерешительность. Теперь по сравнению с первоначальным предложением условия изменились. Уже недостаточно сдать город добровольно. Поскольку известно, что его правитель Хасан — вероотступник, так как при рождении был крещен, то он должен публично покаяться и отречься от неправедной веры. После того как он вернется в лоно истинной церкви, император решит, достоин ли он того, чтобы принять его услуги и вести с ним переговоры о сдаче города без последующего разграбления, ограничившись получением соответствующего выкупа. А пока Хасану следует как можно быстрее открыть ворота, и это уже личный совет посла, продиктованный милосердием, которое предписывает ему его вера. Тогда ага Алжира избежит гнева императора и сможет убедиться, сколь безгранично его великодушие.
— Заткните этот надутый бурдюк, — говорит Хасан-ага, обращаясь к советникам посла, неподвижно стоящим позади него, словно три статуи, — заставьте замолчать этого безумца, который осмеливается давать советы аге Алжира! А ты, посол, если ты на самом деле посол, а не самозванец, передай своему государю, что он меня удивил и разочаровал. Он посылает столь дерзкое посольство раньше назначенного времени. Или его императорское слово ничего не значит? Сдача города была назначена после того, как произойдет высадка, а высадка еще продолжается. Тем хуже для него, наш договор отменяется. Отныне пусть больше не надеется на дружеское расположение. Я не верю императору, впрочем, повтори ему, что я всегда верил только в Небо и в народ Алжира. Милости просим! Мы умеем сражаться. А теперь уходи! Прочь из этого дворца и из этого города!
В полдень посольство отправляется в обратный путь. Солнце печет не по сезону, но небо затянуто тяжелыми серыми тучами.
— Ну же, красотки, — говорит Рум-заде, обращаясь к тучам, — идите сюда, смелее.
— Они придут в нужный момент, — говорит Хасан-ага, который, как считают алжирцы, чувствует дыхание неба, — придут! А до тех пор мы должны сражаться.
2
— Если разгонит тучи, — мечтают солдаты императорской армии, — сразу станет немного прохладнее. — Они обливаются потом, в горле першит от пыли, два дня люди не снимают доспехи и две ночи не спят. Но больше всего их пугает неопределенность.
— Поторапливайтесь с высадкой, — настаивает Ферранте Гонзага, получивший приказ от императора как можно скорее покончить с безумным и спесивым городом, а также с фанатиком, который им правит.
— Мы их окружим и воздадим по заслугам, — говорит разгневанный Карл Габсбургский, услышав от посла о его беседе с Хасаном. — Пускай этот каплун-ренегат продолжает созерцать свое небо, а мы тем временем выбьем у него землю из-под ног.
Солдаты съедают свой скудный паек, а затем строятся в ряды, готовясь взять город в кольцо осады. В отдалении собираются толпы любопытных, явно безоружных кочевников, одетых в лохмотья. Они медленно продвигаются вперед на своих маленьких, худосочных лошадках. Как вдруг, подобно рою мошкары, которая вихрем срывается с места, чтобы наброситься на табун или стадо, кочевники на бешеной скорости начинают носиться вдоль флангов, стреляя из трубок свинцовыми шариками. И делают это в тот самый момент, когда солдаты, чтобы двигаться быстрее, снимают с себя нагрудные латы, колеты, поножи, шлемы и даже береты. Невидимые, но коварные снаряды, вонзаясь в кожу, словно иглы, причиняют солдатам такое беспокойство, что командующий приказывает изменить маршрут. Теперь войско направляется в город по насыпи, оставив равнину, которая тянется вдоль берега моря. Не стоит ломать построение и ввязываться в бой с кучкой потных оборванцев, теряя время, людей и боеприпасы. Закрепившись на новых позициях, так как поздний час не позволяет сразу предпринять атаку, и подойдя еще ближе к городу, воины императора надеются, что глубокая долина и крутые склоны будут служить естественным препятствием между ними и неприятелем. А холмы защитят от алжирских пушек, которые рано или поздно тоже заговорят.
