— Пора, брат, — Умарджан положил руку Ахтаму на плечо. Ахтам с таким усилием поднялся на ноги, словно его давила к земле страшная ноша.
— Куда мы?.. — спросил бородатый джигит, когда седлали лошадей.
— На запад!.. — отвечал Умарджан вместо Ахтама.
Джигиты тронулись. Через несколько мгновений могильный бугорок и одинокое деревцо утонули в пурге.
Ахтам ехал, ослабив поводья и давая волю коню и своим мрачным думам. «Куда вы держите путь, куда, дети мои? — слышалось ему. — Куда идете, покидая свой край, свою землю?..» Знакомый старческий голос повторял эти слова, и так явственно, что Ахтам встряхнулся и разжал залепленные снегом ресницы. Нет, это сон или легкая дремота, которая незаметно подкралась к нему…
«Остановитесь, джигиты!.. Эй, остановитесь!.. Нехорошо отрекаться от родины! Разве найдете вы счастье от нее вдали? Разве не здесь пролита ваша кровь?»
Чей это голос? Муллы Аскара?.. Или старого Колдаша?.. Или то голос далеких предков, воскресший в его сердце?.. Ахтам с яростью хлестнул коня плетью и поскакал прямо в снежную круговерть. И по мере удаления от Кульджи голос этот слабел, звучал все тише, все глуше, и вместе с ним словно обрывалось что-то в душе Ахтама, и все безнадежней охватывала его тоска своими тугими змеиными кольцами.
— Ты устал, Ахтам?.. — тихо спросил друга Умарджан. Похоже, он загрустил от тех же мыслей.
Впервые попытался нарушить молчание Умарджан после того, как они двинулись в путь, но Ахтам ему не ответил. Может быть, погруженный в собственные раздумья, он просто не расслышал вопроса…
Когда путники, поднимаясь по горной тропе, достигли середины склона, пала лошадь бородатого, который двигался впереди, прокладывая в сугробах дорогу. Простились с конем, не вынесшим тяжелой дороги, и продолжали пробиваться к перевалу.
Так прошла ночь, а утром — они встретили его уже на вершине — прекратилась метель, небо расчистилось и солнце засверкало так ослепительно, что вся Илийская долина, обновленная снежным покровом, наполнилась блеском, заиграла, заискрилась, как сказочная красавица в драгоценном уборе. На юге высился гордый среброглавый старик — Тянь-Шань, с востока сияли пурпуром зари вершины Арвала, и северный великан — гряда могучих Алайских гор — широко распахивала свои объятия, будто вопрошая: «Не ты ли играл в детстве на моих шелковых лугах? Не ты ли пил из моих родников животворную воду?..» И река Или, которая несла в своих струях первые льдинки, — река Или, потемневшая, почти черная среди оснеженных берегов, казалось, говорила каждому из джигитов: «Слушай меня… Я кровеносная жила долины, где ты родился, где умерли твой отец, и дед, и прадед… Не я ли храню для тебя их радости и печали, их горькое горе, их светлые надежды? Не я ли смываю следы крови, которую проливал в битвах твой народ? И не я ли вынянчивала тебя на своей груди?.. Куда же ты уходишь, кому отдаешь меня?..»
Семеро джигитов стояли на вершине Янбулака. Глубоко внизу крутыми завитками поднимались дымки… То была Кульджа — сердце Или…
Ахтам, не беги от поражения, борись, только в борьбе добывают победу! Будь вместе со своим народом, верь ему… Пускай не окажется бесполезно пролитой кровь твоих погибших друзей… Отомсти! Не покидай родной край, священный край, где окропила землю чистая кровь Маимхан!..
После долгих дней скитаний, утратив прежнюю веру, растерянный, оглушенный всем, что произошло, Ахтам впервые очнулся, впервые почувствовал — нет, еще не все потеряно, нет, не все!..
— Братья, — задумчиво сказал он, — мы спасем свои головы, а кто будет спасать родину?..
— О чем ты говоришь? — ответил бородатый. — Нас ведь осталось только семеро — что мы можем?..
— И куда нам деваться, если не найдем мы прибежища в другой стране? — поддержал его другой джигит.
— За этим хребтом — наши кровные братья, они приютят нас, Ахтам, не будем же сворачивать с намеченного пути, — сказал третий.
— Но разве я говорю, что мы не отыщем пристанища?..
— Тогда почему ты с половины пути начинаешь пятиться назад? — перебил Ахтама бородатый.
— Для человека проститься со своей родиной — все равно, что проститься со своим сердцем. Как же мы станем жить на чужбине — без сердца?..
Тяжелое молчание было ответом на слова Ахтама.
— Разве по своей воле покидают родную землю? — хриплым от волнения голосом проговорил Умарджан.
— Мы еще вернемся, чтобы отомстить врагу!.. Вернемся, когда наступит наш срок!..
— Нет, — с внезапной твердостью прервал Ахтам бородатого, — нет, братья! Мы не можем покинуть нашу землю — нашу и больше ничью! Сегодня мы потерпели поражение, но завтра мы победим! И сила наша и наше счастье — все, все здесь… — Ахтам выскреб из-под снега горстку мерзлой земли, поднес к лицу, дохнул на нее теплым, клубящимся на морозе дыханием. И вскочил на коня.
— В седла, братья! — крикнул он. Его друзья молча последовали за ним, и молча, но уже с пробуждающейся решимостью повернули они коней на Кульджу. Их путь вел к новой борьбе, к новым битвам…
Наджи — друг (монгольск.).
Чон дада — уважительное обращение к пожилому человеку.
Кайсар — удалец, храбрец.
Мерген — меткий стрелок.
Эмир-лашкар — командующий войсками.
Юзбаши — сотник.
Черик — солдат, боец.
Чолпан — Венера.
Хада — тетушка.
Лозун — административная должность, надзиратель.
Сочжан — начальник заставы (китайск.).
Хашар — сходка для совместной работы.
Кокбеши — распорядитель посевов.
Дотяй — губернатор.
Жанжун — генерал-губернатор (китайск.).
Мантан — вода, в которой варится лапша для лагмана.
Cap — 35 граммов.
Чаньту — презрительная кличка мусульман (китайск.).
