– Это хорошо! – только и сказал Император, глубоко вздохнув. – Помни, что ты поклялась!
На суеверной Корсике клятвам придают огромное значение и боятся мщения судьбы клятвопреступникам. Но испытание оказалось слишком сильным для Марианны. Лишившись поддержки жестоких рук, она беспомощно опустилась на пол, сотрясаясь от конвульсивных рыданий. Она была совершенно разбита и от пережитого страха, и от стыда за ложную клятву. Но она должна была так поступить как ради Наполеона, так и из-за бедного Ледрю…
С минуту Император оставался неподвижным, словно в оцепенении, возможно, прислушиваясь, как успокаивается беспорядочное биение его собственного сердца. Рука, которой он провел по лбу, слегка дрожала. Но внезапно до его сознания, очевидно, дошли раздававшиеся в комнате отчаянные рыдания. Опустив глаза, он увидел молодую женщину, почти распростершуюся у его ног, плакавшую так безнадежно, так жалобно, что овладевший им демон ревности вынужден был уступить. Он живо нагнулся, обнял ее, приподнял голову и принялся покрывать поцелуями залитое слезами лицо.
– Прости меня… Я грубиян, но я не могу вынести даже мысли, что кто-то другой касался тебя!.. Не плачь больше, mio dolce amor!.. С этим покончено! Я верю тебе…
– Это правда? – промолвила она. – О! Мне надо верить… иначе я умру от горя! Я не смогу вынести…
Внезапно прозвучал его смех, такой юный, такой радостный, какой иногда следовал за приступами гнева.
– Ты имеешь право умереть только от любви. Пойдем… Надо загладить все это.
Он помог ей подняться, затем, крепко прижав к себе, тихонько увлек к кровати. Марианна почти бессознательно подчинилась. Он был, впрочем, прав: только в любви они вновь станут такими, какими были до прибытия курьера из Мадрида. Глубоко вздохнув, она закрыла глаза, когда спина ее коснулась шелка стеганого одеяла.
Позже, выплыв из блаженного оцепенения, Марианна увидела, что Наполеон, опершись на локоть, внимательно рассматривал широкий синяк, окружавший ее запястье. Догадавшись, о чем он думает, она хотела убрать руку, но он удержал ее и прижался губами к пострадавшему месту. Она ожидала услышать слова сожаления, но он удовольствовался тем, что прошептал:
– Обещай мне, что ты никогда больше не будешь пытаться увидеть этого юношу!
– Как! Вы еще опасаетесь…
– Нисколько! Но я не хочу, чтобы ты его видела… Есть вещи более могущественные, чем самая глубокая любовь.
Она печально улыбнулась. Какой он ужасный человек и как трудно по-настоящему понять его!.. В то время как он сам готовится к новой женитьбе, он требует от своей возлюбленной, чтобы она порвала все связи с мужчиной, виновным только в том, что любит ее. Она уже готова была примириться с этой мыслью, как вдруг у нее возникла одна идея. Ничто даром не дается! На этот раз она согласится, только пойдя на сделку.
– Я обещаю, – сказала она очень ласково, – но при одном условии…
Мгновенно насторожившись, он слегка отодвинулся.
– Условии? Каком?
– Чтобы вы исправили зло, которое я невольно причинила. Воспрепятствуйте его возвращению в эту ужасную Испанию, где он будет убит ни за что на земле, которую он не знает и не может понять. Пошлите его к барону Сюркуфу. С одним словом, написанным вашей рукой, корсару не составит никакого труда простить его и принять. Он вновь обретет море, любимую жизнь, человека, которому он служил с такой радостью, и гораздо скорее забудет меня!
Наступила тишина, затем Наполеон улыбнулся. Медленно и нежно он потянул Марианну за ухо.
– Бывают моменты, когда мне стыдно за себя, carissima mia, и когда я говорю себе, что не достоин тебя. Конечно, я обещаю! Он не вернется в Испанию.
Садясь двумя часами позже ужинать, Марианна обнаружила около своего прибора зеленый кожаный футляр с императорским гербом, в котором лежали два широких браслета чеканного золота, украшенных тонкой сеткой мелких жемчужин, но на другой день, когда она осторожно попыталась получить какие-нибудь новости о Жане Ледрю, она узнала, что он на рассвете покинул дворец в закрытой карете и в неизвестном направлении.
Она почувствовала легкую грусть, но ведь она связана обещанием, да и, в сущности, это было в ее интересах: единственное облачко, угрожавшее омрачить считаные дни счастья, растаяло. Она могла спокойно смаковать последние восхитительные часы. А их осталось так мало!
Прощальным вечером убитой горем Марианне ценой невероятных усилий удавалось улыбаться. К обеду, который они в последний раз проведут вдвоем, она одевалась с особой тщательностью, стараясь как никогда подчеркнуть свою красоту. Бледно-розовое шелковое платье сидело как влитое. Грудь и плечи, подобно роскошному букету, возвышались над расшитым серебром корсажем. Ни одно украшение не портило чистой линии шеи, над которой высокий шиньон удерживался серебряной лентой. Но под ее потемневшими веками сверкали с трудом удерживаемые слезы.
В первый раз еда продолжалась дольше обычного. Наполеону, похоже, самому хотелось растянуть уходящие мгновения близости. Когда наконец они поднялись из-за стола, он взял руку Марианны и нежно поцеловал.
– Ты споешь для меня? Только для меня одного?
Она взглядом выразила согласие и, опираясь о его руку, направилась к музыкальному салону. Там он заботливо усадил ее перед золоченым клавесином, но вместо того, чтобы расположиться в кресле, остался позади нее, положив руки на плечи молодой женщине.
– Пой! – приказал он тихо.
Почему же в эту мучительную минуту Марианна выбрала печальный романс, которым Мария-Антуанетта в этом же самом Трианоне выражала свое томление по тайно любимому красавцу-шведу?
Верните друга мне, прошу лишь об одном.
Его любовь во мне, а вера моя в нем…
Передаваемые ее теплым голосом слова сожаления и любви наполнялись такой пронизывающей болью, что на последней ноте мелодия оборвалась… Марианна опустила голову. Но руки на ее плечах сделались твердыми, властными.
– Не плачь! – скомандовал Наполеон. – Я запрещаю тебе плакать!
– Я… не могу удержаться! Это сильнее меня.
– Ты не имеешь права! Я тебе уже говорил об этом: мне нужна женщина, которая народит мне детей!.. Будь она прекрасна или безобразна, не имеет значения, лишь бы она подарила мне упитанного мальчишку! Я дам ей то, что полагается и подобает ее званию, но ты… ты останешься моим убежищем. Нет, не оборачивайся! Не пытайся посмотреть на меня! Я хочу, чтобы ты верила мне, как я верю тебе!.. Она никогда не получит того, что я дал тебе и дам еще. Ты будешь моими глазами, моими ушами… моей звездой, наконец!
Взволнованная Марианна закрыла глаза и прижалась к Наполеону.
Его руки на ее плечах оживились. Они стали нежно ласкать обнаженную кожу, спускаясь к груди… Глубокая тишина, прерываемая только взволнованным дыханием Марианны, окутала хорошо натопленный уютный салон.
