пока они опомнятся.
– Отец родной! – горячо воскликнул он. – Сварогом и Макошью заклинаю: отдай мне ее! Она мне пуще света белого, пуще солнца красного нужна! Мне без нее удачи не видать! Я вам что хочешь за нее дам, вено как за десять невест! Проси чего хочешь, только отдай!
– Это что же… Княгиней будет? – неуверенно спросила Благина.
Внучка, рожденная от Князя Рысей, была в ее глазах не то, что другие, но все же нечасто случается, чтобы князья брали законных жен из простых лесных родов.
– Да, да! – нетерпеливо подтвердил Держимир. – Одной моей княгиней, покуда я жив! Других не будет!
А Смеяна вдруг вспомнила Баяна, тот далекий вечер, когда она освободила его от науза, а он звал ее с собой. «Я не могу обещать, что у меня не будет других жен, но я ничем не обижу тебя!» – говорил он как-то так. Сам того не зная, Держимир спорил с любимым братом в самом важном. Он смотрел по-другому. Он нашел не просто жену – он нашел свою судьбу. А судьба – только одна, и нашедшему ее другой не надо.
– Чуры видят… – нерешительно начал Година, бросив взгляд на печь, потом на Смеяну, потом на князя. – Чуры видят, мы думали ее у себя оставить. Мы своих-то девок не выдаем на сторону, зятьев к себе берем, так чуры завещали… Ну, да, дело особое! – закончил он, видя, что князь не в состоянии терпеливо слушать о древних обычаях Листопадников. – Мне так думается: нашему роду удача нужна, а всему племени она еще нужнее. У нас она только нам поможет, а у тебя – всем дрёмичам, сколько знает Священный Истир. Если род согласится… И если сама она согласится, то бери, княже, невесту.
– Да как же роду не согласиться? – подала голос бабка Благина. – Мы же не медведи – коли напал на медовое дупло, так и греби лапой все себе в глотку. А сама-то девка что? Согласна ли? Ведь знаешь, княже, – силой счастия-то не добудешь. Только по любви…
Все посмотрели на Смеяну. Она теребила в пальцах конец косы, чуть ли не впервые в жизни настолько смущенная, что не знала, куда девать глаза. Вот так вот: внезапно она оказалась счастьем целого племени!
Держимир молчал, но Смеяна чувствовала на себе его напряженный взгляд и подняла глаза навстречу. Род отпускает ее, снимает с нее долг перед собой и налагает взамен другой, не легче. Так было и у речевинов, среди которых она выросла: невесту отпускают из рода, переводя под защиту других предков и под груз других обязанностей. Так чего же хочет она сама? Счастье можно и найти, и дать только по любви. Так может ли она дать ему такое счастье? Смеяна не могла вообразить себя княгиней и оттого не помнила, что он – князь. Это был просто человек, и на его лице, покрытом мелкими шрамиками, было мучительное нетерпение: что она ответит? Он не Боримир – он не потащит ее силой служить своим богам.
В истобке, освещенной всего двумя лучинами, было почти темно, но Смеяна хорошо видела лицо Держимира, знакомое до последней черточки. Она даже помнила, что у него синие глаза, а не черные, как кажется сейчас. И вдруг на душе у нее стало легко и светло. Она не могла, подобно иным влюбленным девицам, уверять, что он лучше всех на свете. И нраву его, и обычаям можно было не меньше поставить в вину, чем в заслугу. Рябой муж – пугало всех нерадивых невест, то самое, что ей когда-то предрекали мамки Ольховиков и даже сам Велем. Но это вовсе не огорчало Смеяну. В нем живут пылкая душа и горячее сердце, умеющее ненавидеть, любить, заблуждаться и искать пути к истине и счастью, и эта готовность к долгим и трудным поискам служила верным залогом будущего. Счастье, к которому он так горячо стремится, будет их общим счастьем. Она нашла свой исток, нашла себя, и род указывает ей новую дорогу. Понимая, каким счастливым его сделает ее согласие, Смеяна и сама вдруг стала счастлива. Она ему нужна – значит, он и есть ее судьба.
Не придумав, что бы такого умного и подходящего к случаю сказать, не зная, как невесты дрёмичей выражают свое согласие, она просто шагнула к Держимиру и обняла его за шею. С глубоким вздохом облегчения он обнял ее, но не сильно, а бережно. Теперь он знал, что ее никто и никогда у него не отнимет.
– Ну спасибо чурам… – бормотал Година, вытирая рукавом вспотевший лоб, как после тяжелой работы. – Макошь Матушка, благослови… Сладили дело…
И бабка Благина мелко кивала, поднося край платка к уголку глаза.
* * *
Через несколько дней в Ратенец приехало пышное посольство рарогов-войданичей. Отвечая на приглашение, явились Боримир и его старая тетка, сестра покойного князя Предибора и верховная жрица Свентовида.
Верховная жрица оказалась высокой худощавой старухой с острыми чертами лица и длинными, почти до колен, седыми волосами, украшенными золотым обручем с длинными золотыми привесками. При взгляде на ее торжественный наряд у Смеяны дух захватило от восторга – что ни говори, сама она, со своими золотыми глазами и рыжими волосами, была бы в таком наряде подобна самой Княгине-Молнии. Она вгляделась в бледное лицо Солнечной Девы, но та была так стара, что уже не удавалось определить, была ли она в молодости рыжей.
Княжеский двор в ратенецком детинце казался тесным от рарогов, разодетых в рыжие шкуры, надеваемые по особо торжественным случаям. На князе Боримире был рысий мех – знак княжеской власти, воеводы были одеты в кожухи из оленьих шкур, рыжих с белыми пятнами. Жрецы во главе с Солнечной Девой носили длинные накидки из пламенеющего лисьего меха, перетянутые золочеными поясами. Еще не зная, чего ему тут ждать, Боримир был замкнут и молчалив, предоставив вести все переговоры тетке.
Учтиво поприветствовав Держимира и всех его ближних, Солнечная Дева предложила принести клятвы мира. Держимир был весел и радушен, улыбался даже суровой старухе жрице.
– Я позвал вас сюда, дети Свентовида, для того, чтобы предложить вам мир, и я рад, что желания наши совпадают! – сказал он. – Я возвращаю вам вашего священного сокола.
Он сделал знак, и ловчий-соколятник передал в руки Боримиру сокола с золотым колечком на ноге.
– Пусть благословение богов и счастье пребудут с вашим племенем, а мне не надо чужого! – весело продолжал Держимир, заглушая изумленный и радостный говор рарогов. – Я нашел свое – которое не ваше! – а вам желаю никогда не терять своего!
Боримир уже заметил Смеяну, сидевшую теперь не на ступеньке возле ног Держимира, а на маленьком резном кресле по левую руку от
