Саймон взглянул на своего притихшего друга.
– Она всегда интересовалась политикой, не то, что Джорджи, которая толком даже не знает фамилии членов кабинета. Габби совсем другая. Может, дело в ее воспитании или в том, что она потеряла родителей в годы террора. А может, это влияние Талейрана. Но Габриэль знает очень много. Она из кожи вон вылезет, если нужно добыть какие-то сведения. – Саймон внимательно посмотрел на лорда Прайда, который барабанил пальцами себе по лбу. – Тебе нужен был человек в Париже. Лучше Габби никого не найти.
– Я не отрицаю этого.
Саймон знал, что Натаниэль никогда не противится логике и фактам. Даже его предрассудки отступали перед такими убедительными доводами.
Саймон откинулся назад, положил ногу на ногу и прищурил глаза, наблюдая за реакцией Натаниэля.
– Ничего не выйдет. – Натаниэль снова встал. – Если она даже и такова, какой ты ее расписываешь, я не представляю, как смогу с ней работать. Она недисциплинированна, и я не могу подставить своих людей, приведя к ним незнакомку.
– Хорошо. – Саймон учтиво наклонил голову. – Решение всегда было за тобой. Мы понимаем, что ты лучше разбираешься в своем деле.
– Поверь мне, Саймон, так и есть.
Но что-то в его словах насторожило Саймона. Прайд поставил свой бокал.
– Мне надо переодеться к обеду. Я уеду с самого утра, так как дел у меня здесь больше нет.
«А как же дружба? – грустно думал Саймон, когда дверь за Натаниэлем закрылась. – С ней тоже покончено?» Эти дни Натаниэль занимался только делами: законы дружбы ничего не значат для него. Но не всегда было так. Как и Майлз Беннет, Саймон Ванбрук верил, что настанет день, когда лед в сердце и глазах Натаниэля растает. Он так надеялся, что Габби поможет в этом. Не многие могли пройти мимо графини, не обратив внимания на ее красоту. Но, похоже, мечты Саймона не сбылись.
А наверху в спальне Габриэль растирала свои затекшие ноги в горячей ванне и подробно рассказывала Джорджи о дне, проведенном с лордом Прайдом.
Надо сказать, Джорджи не очень-то потрясла история о страстных объятиях двоих почти незнакомых людей в пустынном саду. Однако она все же спросила Габриэль о причудах ее вкуса:
– Мне показалось, он тебе не понравился. Ты же сказала, что у него глаза, словно камни на дне пруда.
– Иногда они такие и есть. – Габриэль подняла ногу, и вяло ее намылила. – Но их взгляд может быть теплым… и очень страстным, – добавила она.
– И ты купилась на его страсть? – спросила Джорджи, отпив глоток хереса и внимательно разглядывая свою подругу.
– Купилась и сама хочу этого, – спокойно ответила Габриэль. – Я слишком долго играла роль скорбящей вдовы.
– Габби! – потрясенно воскликнула Джорджи, – Но ты же была так одинока после смерти мужа.
– Нет, не была, – заявила Габриэль. – Роланд был крайне неприятным человеком, которому мастерски удавалось это скрывать до нашей первой ночи. Когда он умер, я вовсе не чувствовала себя одинокой. Мне казалось, что, став вдовой, я буду меньше страдать от его побоев.
– О! – Джорджи замолчала, переваривая эту новость о прошлом своей кузины. – Но… твои письма, – заговорила она, – были такими вялыми, безнадежными.
Габриэль выпрямилась в ванне и подняла с пола бокал хереса. Немного нахмурившись, она чертила на запотевшем стекле.
– Знаешь, я была в депрессии не от того, что он умер, а от того, что позволила ему так со мной обращаться. Я ошиблась в нем, положившись на его внешность, и чувствовала себя дурой… даже хуже. – Она отпила хереса и поставила бокал на пол. – Очень унизительно, когда с тобой так обращаются, Джорджи. Никому такого не пожелаю. Начинаешь думать, что, может, ты действительно этого заслуживаешь.
– Ох, Габби, лучше бы ты сказала что-нибудь…
Джорджи запнулась, не зная, как выразить свое сожаление. О подобном она слышала и раньше, но от этого случай с Габриэль не казался менее ужасным.
Габриэль посмотрела на свою подругу и бодро улыбнулась ей:
– Все уже позади, и теперь я сама по себе. Я считаю, что небольшой роман с лордом Прайдом может быть весьма увлекательным… или ты находишь это вызывающим? – Она слегка пожала мокрыми плечами. – Во всяком случае, я бы хотела за обедом сидеть рядом с ним. Можешь это устроить?
Джорджи рассмеялась, довольная тем, что можно не думать о том, каким образом ее сильная и уверенная кузина страдала от рук мужа-грубияна.
– Конечно, смогу. Правда, хочу тебе сказать, что я ничего особенного в нем не вижу.
– Я знаю, что ты не любишь горных дорог, – промолвила графиня. – А вот я, напротив, предпочитаю их равнинным.
И любовь к Гийому была именно такой, самой крутой горной дорогой. Крутой, прекрасной, безнадежной – без единого ровного участка. Он был или в ее постели, или где-то – один на один со смертью и опасностью. Было лишь два чувства – любовь и страх. Ни малейшего шанса на простое семейное счастье, ничего не успевало надоесть, не было даже времени сердиться на мелкие недостатки друг друга.
– Ты права, так и есть. – Джорджи поднялась. – Саймон – это очень спокойная, ровная дорога… Я, пожалуй, спущусь в гостиную. Леди Элсоп всегда появляется раньше других гостей и очень обижается, если меня там нет. Она немедленно усаживается у огня с бокалом миндального ликера.
– Не понимаю, почему ты позволяешь этой развалине запугивать тебя, – неодобрительно заметила Габриэль.
– Она двоюродная бабушка Саймона, – ответила Джорджи, покачав головой. – Да я и не возражаю.
«Конечно, не возражаешь», – С нежностью подумала Габриэль, когда дверь за ее подругой закрылась. Джорджи была очень мягким человеком.
«Нехорошо обманывать друзей», – продолжала размышлять графиня. Но уж больно серьезен ее случай, чтобы думать еще и об угрызениях совести. Ей надо было придумать какое-то правдоподобное оправдание тому, что она решилась вступить в связь с лордом: ведь все считали ее безутешной вдовой. Уж, конечно, Джорджи расскажет Саймону о «настоящей» причине депрессивного состояния Габриэль, и они не станут задавать лишних вопросов о том, что ее ждет.
Так что же ее ждет?
Перво-наперво ей надо попасть к Натаниэлю в постель. Гийом все понял бы, в этом она была уверена. Он одобрилбы ее поведение: ведь они оба принадлежали к темному миру тайн и секретов. Но как бы он отнесся к другому, к тому, что, однажды возникнув, властно требовало утоления. Она верила, что он простил бы. Он сам был очень страстным и знал, что она такая же. Но Габриэль искренне надеялась, что будет испытывать лишь отвращение к Прайду. Лечь в его постель с охотой, и не только с охотой, но и с желанием, по сути, означало предать Гийома, каковы бы ни были причины, побудившие графиню это сделать.
