Ознакомительная версия.
Цецилия кивнула со знанием дела. Да, бывают женщины, которым первый любовный опыт не доставляет никакого удовольствия. Мужчина должен на время оставить их, дать успокоиться боли, залечиться «боевым ранам», и уже на другую ночь бывшая девственница с удовольствием раскроется тому, в ком недавно видела разбойника и злодея. Аретино же оказался слишком нетерпелив, слишком рьян… Ох, конечно! Опоенная зельем Дария небось являла из себя образчик покорности, вот Пьетро и разошелся. Понравилось ли это ему? Увы, понравилось! Иначе разве сказал бы он, поднявшись с распростертого, измученного тела и на подгибающихся ногах тащась к выходу:
— Я еще приду к тебе, любовь моя! Завтра ночью жди!
Дарий казалось, что рассвет наступил почти сразу, как дьявол провалился в свою преисподнюю. Все тело у нее разламывалось от боли, но она все же нашла в себе силы подтащить табурет под потолочную балку и перекинуть через нее веревку, почему-то валявшуюся под топчаном. В тот миг Дария видела в ней дар бога, но теперь оказалось, что это нечистый вновь смеялся над ней! Надо было простыню свить на жгуты, уж прочнее вышло бы. Веревка-то порвалась!
— Нет, это бог спас тебя, — сурово возразила Цецилия. — Ты хотела совершить грех, а он простер с небес свою благодетельную десницу, и…
— Но я вовсе не жажду спасения! — перебила вдруг Дария, и Цецилия с изумлением уловила нотки неуемной строптивости в ее голосе, еще хриплом от слез. — Я все равно убью себя! Никогда, никогда не забуду того, что произошло! Да вот же… он оставил на память! Это было у него на ноге, под левым коленом… я помню!
Она брезгливо ткнула в странный лоскут, валявшийся на полу. Цецилия подняла его — и поджала губы, чтобы не рассмеяться.
На сыроватом полу валялась так называемая колдовская подвязка. Маги, промышляющие ведьмовством и колдовством, обычно надевают их под левое колено на свои колдовские церемонии и на время насылания чар. Женские подвязки обыкновенно бархатные или шелковые, с позолоченными или серебряными застежками. Эта была из змеиной кожи с голубым шелком изнутри. На лицевой стороне ее Цецилия рассмотрела какое-то слово. Вгляделась и…
Daedalus… Дедал? Колдовское имя обладателя этой подвязки Дедал? Забавно. Впрочем, магическая вещица вполне могла принадлежать и самому Аретино, если учесть, что он — художник, поэт и рожден под знаком Тельца. Ведь мастер Дедал, сотворивший крылья для полета в небесах, был колдуном и некогда построил на Крите знаменитый Лабиринт для Миноса, жреца критского культа быка Посейдона. Дедал — Бык — Телец — Аретино… Именно по таким отдаленным внешне, но внутренне четко связанным знакам выбирают себе колдовское имя ведьмы и колдуны. О, как интересно! Значит, Аретино не чужд черной магии? Жаль, что Цецилия не знала об этом раньше… они могли бы устраивать чудные шабаши вместе… Только вдвоем!
Она погладила мягко шелестящую кожу подвязки. Зачем Пьетро оставил это? Забыл? Едва ли. Аретино никогда ничего не забывает и не делает просто так. Здесь есть какой-то смысл!
— Убьешь себя? — повторила Цецилия задумчиво. — Но ведь это смертельный грех. Тебя зароют за кладбищенской оградой, а душа твоя прямиком пойдет в ад.
— Да неужели вы думаете, что моя душа достойна рая после того, как мною обладал инкуб?
— Ну так что ж, — пожала плечами Цецилия. — Святому Антонию тоже являлись суккубы, а он смотрит на нас с высот райских.
— Но ведь он устоял пред обольщениями прекрасных дьяволиц, — запальчиво возразила Дария, и Цецилия лукаво глянула на нее исподлобья:
— Да, если судить по его рассказам. Но ведь никто не знает, что там происходило на самом-то деле. Возможно, Антоний и повалялся в постели с красоткой суккубой, а потом вдруг спохватился, раскаялся — и ну охаживать ее хлыстом, да и себя заодно. И вообще, может быть, дело в том, что он не получил от нее такого удовольствия, которого ожидал!..
Увидев, как медленно приоткрывается рот Дарий, Цецилия спохватилась — и захлопнула свой. Ну и разболталась же она, спаси господи ее душу грешную!
— Удовольствия?.. — тупо переспросила Дария. — Разве кто-то получает от этого удовольствие?!
«О да, да! Еще какое! — едва не закричала Цецилия. — И если бы ты не была нынче ночью пугливой, сонной дурой, ты бы не вешаться утром кинулась, а богов благодарила бы за то, что великолепнейший из всех созданий человеческих удостоил тебя своими ласками!»
Разумеется, она ничего подобного не сказала, а только проронила, поджимая губы, как если бы речь шла не о занятии, кое Цецилия обожала больше всего на свете, а о… ну, скажем, о мытье посуды после трапезы:
— Соитие назначено господом нашим, создателем и вседержителем, для продолжения рода человеческого, однако наш Творец, в неизреченной милости своей, сподобил человека при сем величайшем акте испытывать наслаждение, равного которому нет ничего. Ни-че-го!
Дария смотрела недоверчиво. Потом шепнула, отводя глаза:
— Простите, матушка… то есть, ох, боже мой… простите, ваше преосвященство, но как можно верить на слово? Может быть, сие не более чем распутные измышления тех, кто завидует нашей святой жизни и обетам нашим?
«Если бы так!» — едва не воскликнула Цецилия, ощутив, как увлажнилось ее лоно при одной только мысли о том, каким «распутным измышлениям» предавался нынче ночью Аретино. О, будь она на месте Дарий… И голос ее срывался, когда она наконец смогла заговорить:
— Вот кстати — о наших обетах. Что жертвуем мы господу, когда посвящаем себя ему? Какие даем обеты?
— Какие? Смирения, послушания… бедности, воздержания…
— Да, да, да! — закивала Цецилия. — Мы жертвуем господу свою гордость для смирения, свой ум, свои мысли — для послушания, свою красоту — для бедности. Я женщина, я понимаю, как это трудно… как трудно!
— Да, — робко кивнула Дария. — Да… мне тоже иногда хочется носить жемчуг. О, это так прекрасно! Будь у меня деньги, я заказала бы себе жемчужные четки!
Лицо ее вспыхнуло румянцем, но тут же погасло. Цецилия усмехнулась:
— Жемчуг! И жемчуг, и алмазы, и кружево, и бархат, мягкий, как лепестки роз, и сами эти розы, и сладкое вино, и жирное, хорошо поджаренное мясо, и каплуны, и… и…
Она едва не захлебнулась слюной и сочла за благо прекратить перечисление любимых блюд. Надо скорее позавтракать. А какие мечтательные глаза сделались у Дарий! Бедняжка! У Цецилии на ужин была жирненькая перепелочка с оливками и маринованным луком, а девочка ела сухой хлеб и сухой сыр в Нижнем монастыре. Потом ночь с Аретино… Понятно, что она сейчас душу готова продать за поросячью ножку!
— Что жемчуг! Жених наш небесный хочет от своих невест самого богатого приданого — девственности. Вечного уныния плоти! Уж поверь — он забирает у нас, требуя воздержания, такую радость, что и жемчуг, и кружево, и вкусная еда — ничто по сравнению с этим.
Ознакомительная версия.
